Федор Вениславский - Шахматная доска роботов

Когда к микрофону подошёл робот Аменд, его роботизированный голос не был сделан точь-в-точь как человеческий, но был приятен и уверен, имея успокаивающий эффект для слушателей.

– Для меня честь удостоится проявленного мне доверия быть выдвинутым в кандидаты в сенаторы по этому штату. У меня есть чёткий план и понимание, какой должна быть работа сенатора для того, чтобы люди забыли проблемы, связанные с политикой. Лучший политик тот, чью работу можно обсудить без какого-либо проявления негативных чувств, а только с гордостью и удовлетворением. Я собираюсь быть первым в новой генерации именно таких государственных деятелей и доказать своим избирателям, что лучшая жизнь возможна не только в отдалённом будущем, не только для их детей и внуков, но и прямо сейчас, уже сегодня, и для этого не нужны какие-то грандиозные перемены, достаточно лишь доверить управление в нужные руки.

Вопросы от журналистов сыпались и сыпались, а ответы на них порождали новые вопросы. Директор Стиннер с молчаливым наслаждением наблюдал, как его детище прямо здесь и сейчас творило новейшую историю этого мира.

– Ооо! Фрэнк Солдберг! Мой лучший клиент!

Хозяин лодки был человеком шумным и навязчивым, и Фрэнк был рад, что имел с ним дело не более двух раз в день – когда арендовал лодку и когда сдавал её обратно. В небольшом порту кипела жизнь. Несколько рабочих переносили ящики и грузили в старый пикап, который уже просел под их весом, а они и не думали останавливаться. Старик, сидя на причале, свесил ноги к воде и возился с рыбацкой сетью, то ли латая её, то ли распутывая. Заведующий административным зданием тыкал пальцем в какие-то бумаги, при этом гневно жестикулируя, доказывая что-то капитану небольшого судна, который недоуменно водил ладонью по затылку. Лодки и парусные круизные яхты, коих было не так уж и много, мерно покачивались на волнах. Скрипели обветшалые и во многих местах прогнившие доски деревянного пирса. В нескольких метрах над головой кружили чайки, норовя стащить рыбу у только что пришедшего с ходки рыбака, хотя улов его был небогатым. Запахи рыбы, гниющих водорослей, дерева, бензина и машинного масла смешивались воедино. Фрэнк уже привык к ним за неделю, которую уже провёд здесь, каждый день выходя на воду. Он подошёл к хозяину лодки, выслушивая его реплики ни о чём, бесполезные как якорь для пловца, взял из его рук шариковую ручку, поставил подпись в приложенной к деревянной балке бумаге, достал из кармана скомканные наличные, отсчитал и протянул хозяину несколько купюр. Тот с улыбкой взял деньги, тщательно пересчитывая.

– Фрэнк Солдберг, мой любимый клиент! – вновь повторил он.

Фрэнк завёл мотор. Хозяин отвязал лодку от причала и отдал швартовые. На небольшой скорости судно направилось к выходу из порта, минуя старые развалюхи, которые каким-то чудом ещё были на плаву, но не факт, что на ходу. Выйдя из порта, Фрэнк поубавил скорость, убедился, что впереди по курсу нет никого и отошёл развязывать верёвки с кранцами, находившимися на правом борту, коим лодка упиралась в причал.

Фрэнк осмотрелся, проверяя ничего ли он не забыл. На борту в коробках располагались раскладные стулья, рыбацкие снасти, наживка, ящик пива и кое-какие закуски к нему. Отойдя на приличное расстояние от порта, Фрэнк повернул и повёл лодку вдоль берега. Прошёл приблизительно час, прежде чем он выключил мотор. Вокруг было тихо, ничто не нарушало спокойствия, которое создавала природа. Фрэнк достал из ниши на носу судна якорь на длинной металлической цепи, аккуратно опустил его в воду и дождался, пока он не достигнет дна. Затем Фрэнк прошёл на середину лодки и принялся возиться с коробками, собирая снаряжение для рыбной ловли. Одну за другой он закинул несколько снастей. Одни были для донной ловли, другие же поплавочные. Поплавки с тихим плеском падали вдали от лодки, и начинали мерно покачиваться, повинуясь волнам, которых неспешно гнал лёгкий ветер.

Какого-то особо клёва не было, так – по мелочам. Но Фрэнк выходил каждый день на воду не за уловом промышленных масштабов и не за поклёвкой, когда не успеваешь удочки вытаскивать, чтобы поменять наживу – это были скорее приятные, когда они в действительности случались, сопровождающие факторы самому процессу рыбалки, который в своей сути был для Фрэнка временем спокойствия и лучшего отдыха из всех, которые можно представить. Абсолютное единение с природой, когда человек, наблюдая за ней во всех её проявлениях, растворялся в ней и в какой-то момент переставал осознавать себя как нечто обособленное. В основном Фрэнк ни о чём не думал, он просто сидел и смотрел в воду, оглядывался на стасти когда ему казалось, что звенел колокольчик, смотрел на поплавки. Затем он открывал ящик-холодильник, брал наполовину зарытую в массу льда банку пива, открывал её, слушая приятный характерный щелчок, и неспешно опустошал, лишь для того, чтобы после этого взять новую. Он ел вяленую рыбу, доставал из герметичного сосуда маленькие и чересчур солёные анчоусы, хрустел орешками со вкусом сыра. Пил приятное холодное пиво и вновь смотрел на воду. Когда поплавок начинал дёргаться, а это всегда происходило внезапно, Фрэнк, как и подобает каждому уважающему себя рыбаку, был к этому готов, быстро отставляя пиво в сторону, он единым движением удочки подсекал рыбу и начинал тянуть лёску в катушке. Иногда рыба попадалась и вовсе маленькая. Иногда побольше. Иногда он вытягивал её за каких-то десять-пятнадцать секунд, а бывало тянул и по десять-пятнадцать минут. Когда Фрэнк чувствовал, что рыба, проглотившая крючок, немалых размеров – он переключал рычаг на катушке и лёску ничего не сдерживало – рыба устремлялась прочь от лодки, почувствовав ложную свободу и минувшую опасность, утягивая за собой добрые метры лески. Затем, когда она уставала плыть и останавливалась, Фрэнк вновь фиксировал катушку и начинал быстро наматывать на неё леску, притягивая рыбу вновь ближе к лодке. Когда он начинал чувствовать сопротивление на том конце – он вновь отпускал леску, чтобы рыба её не порвала, и терпеливо ожидал, пока она не устанет вновь. Так и вытягивал – два шага назад, три вперёд.