Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

Деннисон мысленно проклял упрямца, развернулся на каблуках и зашагал прочь. Прогуливаясь мимо дома, он испытывал неумолимое побуждение к действию. Вновь обретенные сила и молодость не могли больше мириться с пассивностью поведения, ожидания, когда что-нибудь само о себе заявит. Ему требовалось непрерывно чем-то заниматься. Окончательно пропало всякое желание покоя и праздности, чувство изнуренности, привычное еще день-два назад. Он прошел через апельсиновую рощу, лишь на миг остановившись, чтобы сорвать апельсин. «Он вполне может мне пригодиться», — думал он. — День едва лишь начался, а жара прибывает». Огляделся. Никого на виду. С кухни доносилась негромкая песенка, напевая ее, возилась с кастрюлями Марианелла. Ломбардец куда-то пропал.

— Хорошо! — воскликнул Деннисон и направился по аллее к воротам. Никто не помешал ему. Он добрался до ворот, никем не замеченный, и обнаружил, что их легко открыть изнутри с помощью пружинного устройства, которое позволяло любому внутри выйти, как только ему вздумается, но не давало никому вторгнуться снаружи. И вот, удостоверившись, что за ним не следят, американец выбрался на обнесенную стенами улицу, ведущую вниз по склону. Широко шагая вниз по круче, напевая и сбивая палкой придорожные цветы, он думал, неужели еще совсем так недавно подъем сюда казался ему почти непосильным делом. Внизу раскинулся город. А справа он видел лазурь Средиземного моря. Слева же окрестности каналов и Этанж де Тан. Пятнадцатью минутами позднее он вошел в городишко. И быстро зашагал к станции железной дороги. Щедро дав чаевые, он стал расспрашивать носильщика. Да, доктор Пагани и его племянница покинули Жетт нынче утром. Носильщик хорошо их знает. Он часто носил доктору багаж, и…

Деннисону пришлось даже сдерживать этого словоохотливого малого. Куда они отправились? А! Это нелегко сказать. Не мог бы носильщик установить в кассе? Невозможно. Убедившись, наконец, что ему противостоит истинный сфинкс, Деннисон оставил его в покое. Очевидно, так ничего не добьешься. Нужно набраться терпения и ждать. В свое время он установит цель и назначение этого поспешного отъезда.

По дороге обратно после позднего ланча он зашел в хозяйственную лавку на Рю дель Эспланад и за шесть с половиной франков приобрел электрический фонарик и основательную отвертку.

«Теперь, — заметил он, вновь двигаясь в гору, — возможно, я скоро смогу узнать кое-что, крайне важное для меня. Посмотрим».

Он возвращался медленно, в раздумьях, мимо цитадели и Фар Сен Клер. Ко времени, когда он добрался до знакомых ворот, кругом уже начинало темнеть. Не желая стучаться, ибо это дало бы ломбардцу больше сведений, чем позволяло благоразумие, он влез на стену, не обращая внимания на царапины от битого стекла в цементе, и бесшумно спрыгнул в высокую траву внутри.

Он вернулся в дом, позвонил ломбардцу и попросил подать обед. Слуга, внешне достаточно вежливый, тем не менее, посмотрел на него не без явного беспокойства. Его глаза, маленькие и мутные, со свиными ресничками сами по себе не вызывали особого доверия. Теперь же, когда они задержались на лице Деннисона, американец почувствовал странную тревогу. Он заметил также, что одежда слуги на вид грязна и в беспорядке, а там и сям на ней угадываются необычные беловатые пятна. Но из этого он ничего не мог вывести. Не исключено, что тот делал какую-нибудь грубую работу вне дома.

Деннисон от души насытился великолепной бараниной и салатом, запив их полулитром Шамбертена. Затем прошел в кабинет, где слуга уже засветил настольную лампу, и развел приветливый огонек в камине. Душистый запах горевшего там кедра, затененное свечение лампы, тепло и уют этой странной комнаты с большими креслами и широким кожаным диваном наполнили Деннисона чувством блаженства. Да придут ли здесь в голову настороженные или неприятные мысли? «Времени поразмышлять будет достаточно потом, — подумал он, взяв одну из манильских сигар Иль Веккьо. — И достаточно времени для исследований будет после того, как старая кухарка и ломбардец захрапят в своих чердачных каморках. А пока что часок другой хорошего отдыха». Он засветил сигару от лампы и, сделав первые несколько крепких затяжек, стоял с рукой на бедре, ноги чуть врозь у огня, крепкий и здоровый мужчина, с новым интересом поглядывая на дверь, ведущую в лабораторию.

«Какая комната! — думал он. — И какой рассказ я мог бы сделать из всего этого, если бы хоть кто-нибудь согласился напечатать его или ему поверить. Хотелось бы, чтобы мне удалось вернуться в то самое место позади двери с кодовым замком, примерно на час. Это было бы неизмеримо проще, чем спускаться по скале ночью и разыскивать мою шерстяную нить. Странно думать, не правда ли, что всего лишь нынче утром я стоял по другую сторону этой самой двери, шаря во тьме в поисках выключателя вакуумной системы после блуждания в адской бездне. Ладно, неважно, ведь нет способа подобрать комбинацию и войти внутрь, ничем не выдав себя старику. Полагаю, самым разумным было бы отправиться тем путем, которым я уже ходил. А пока еще рано выступать, посмотрим-ка, что здесь у Пагани есть, что можно почитать». Куря с удовольствием, давным-давно позабытым, но когда-то неплохо знакомым, ублаженный теплом от своего телесного здоровья и чисто животной радостью от вкусной еды и немалого количества славного вина, от которых сила внутри него еще более возросла и заколыхалась, растекаясь по телу, он подошел к журнальному столику и принялся лениво рыться в медицинских обозрениях, которые там лежали. Но не нашел ничего на свой вкус. Книжные полки выглядели более обнадеживающе. Он медленно обследовал их. Трактаты, монографии, научные труды на всех европейских языках столпились здесь в изобилии. Одна полка содержала ряд томов, больших и маленьких, переплетенных в одинаковый красный сафьян с именем автора, Пагани, вытисненном золотом на корешках».