Джордж Энгланд - Незанятый мир

Подобно тому, как рассвет начинает проступать в туманном ночном небе, признаки возвращения сознания робко обозначились на лице погруженной в транс. Вновь дыхание жизни привело в движение ее полную грудь, в которую опять стало медленно проникать несущее жизнь тепло этого дня. Она по-прежнему лежала, распростертая на пыльном полу, закрывая лицо рукой, и вдруг вздох сорвался с ее губ. Жизнь! Жизнь опять возвращалась к ней. Чудо из чудес воплощалось в действительности.

Теперь она дышала, пусть слабо, и сердце неуверенно забилось опять. Она пошевелилась. Простонала, еще не в силах окончательно сбросить обволакивавший ее мрачный покров глубокого и тяжкого сна без видений.

Но вот ее ладони сомкнулись. Точеные пальцы, сужающиеся к ногтям, вцепились в массу густых роскошных волос, разметавшихся по полу вокруг головы. Дрогнули веки.

Миг спустя Беатрис Кендрик сидела, ошеломленная и ничего не понимающая, всматриваясь в необычайную картину перед собой, самую поразительную, какую доводилось созерцать представителям рода людского с тех пор, как возник мир, картину места, преображенного настолько, что это превосходит любой вымысел.

Ибо от комнаты, которую она помнила и которая была последним, что она видела перед тем, как давно, невероятно давно, ее веки сомкнулись, уступая внезапной и неодолимой дремоте, — от этой комнаты остались только стены, потолок и пол из рыжей проржавевшей стали и крошащегося цемента. Полностью, как по волшебству, исчезла штукатурка. Здесь и там горстки белой пыли намекали на то, что она когда-то была. Исчезли все картины, карты и схемы, которые всего какой-нибудь час назад, как казалось, наполняли эту контору Аллана Стерна, инженера-консультанта, орлиное гнездо на 48-м этаже башни Метрополитен. Мебель тоже исчезла. Неповрежденные оконные стекла так густо заволокла паутина, что сквозь нее почти не проникал дневной свет. Сейчас они напоминали чудной, изобилующий мухами, занавес там, где когда-то висели обычные зеленые шторы.

Пока она сидела с приоткрытыми губами и глазами, расширившимися от изумления, паук схватил жужжащую добычу и заторопился обратно в отверстие в стене. Огромная летучая мышь с кожистыми крыльями, висевшая вниз головой в дальнем углу, разразилась сухим негодующим писком.

Беатрис потерла глаза.

— Что случилось?.. — медленно произнесла она. — Я сплю? Ну и дела. Хорошо бы не забыть это, когда я проснусь. Из всех снов, какие я видела, этот, безусловно, самый странный. Так похоже на действительность. Так ярко. Я могла бы поклясться, что проснулась, и все же…

Немедленно сомнение озарило ее ум. На лице появились признаки озабоченности. Глаза обезумели от великого страха, страха, полного непонимания. Что-то в комнате и в этом таинственном пробуждении навело ее на догадку, что случилось нечто зловещее и это не сон. Охваченная испугом, Беатрис забилась среди бетонного крошева и мусора этой неприветливой комнаты.

— О!.. — вскричала она в ужасе, когда огромный скорпион с поднятым для удара хвостом помчался прочь и скрылся в зияющем проеме, где прежде висела дверь в коридор. — Где я?.. Что такое? Что случилось?

Охваченная неописуемым ужасом, бледная, с вытаращенными глазами, прижав обе руки к груди, едва прикрытой изношенной хрупкой тканью, Беатрис огляделась. Ей показалось, будто нечто чудовищное и злобное затаилось в сумрачном углу у нее за спиной. Она хотела закричать, но не смогла исторгнуть ни звука, разве что сдавленный выдох.

Затем направилась к двери. И пока она делала первые шаги, обрывки ткани, оставшиеся от ее прежнего костюма, упали на пол. Столкнувшись с новой неприятной неожиданностью, она остановилась. Но взгляд тщетно искал чего-то, чем можно было бы прикрыть тело. Ничего подходящего.

— Что это? И где мой стул? Мой стол? — сдавленно простонала Беатрис, направляясь к месту у окна, где им надлежало стоять и где их не было. Изящные стопы бесшумно отталкивались от густой и таинственной пыли, устилавшей все вокруг. — Моя пишущая машинка? А это? Не может ли это быть моей машинкой? О небо! Да что случилось-то? Я в своем уме?

Перед ней обнаружилась более крупная груда пыли, где угадывались мягкие полусгнившие деревянные щепы. И еще она разглядела там кусочки ржавого железа, похожие на рычаги пишущей машинки, два или три, и несколько резиновых клавиш, все еще узнаваемых, хотя буквы на них стерлись.