Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

ДОКОР ДЕННИСОН ВСЕГДА относился к тем законченным аналитикам и рационалистам, которые во всем полагаются на мощь разума и гордятся умением решать вопросы логическим индуктивным способом. И, тем не менее, когда он понял, что, безусловно, заплутал в сети проходов, которыми была изрыта гора, на него накатил тошнотворный звериный ужас, ничем не отличающийся от того, какой испытал бы самый тупой и безответственный из людей на Земле. Он сел на каменную ступень, глубоко вдохнул и, подавив, насколько удалось, инстинктивную дрожь в теле, напряг свой ум, дабы подойти к вопросу отрешенно, спокойно и трезво, как будто речь шла не о нем.

— Что же, — медленно произнес он. — Если я сбился с дороги, то не иначе, как, идя без света и ощупывая левую стену, я двинулся по другому проходу или ответвлению, тому, сквозняк из которого ощущал, идя вниз. Почему сейчас не было сквозняков? Не знаю. Разве что я свернул в первый боковой проход. Это кажется единственным логически возможным заключением. Если так, то мне нужно повернуть обратно и спускаться, пока я не вернусь на главную лестницу. А затем по ней до самого верха. Что может быть проще?

Это казалось разумным, и все-таки доктор чувствовал робкое затаенное подозрение, что выполнение маневра, чего доброго, окажется не таким простым, как он думает. Он сидел в бархатной тьме, до отказа напрягая глаза, не способные заметить ни малейшего лучика света. И сколько раз он ни проводил рукой перед лицом, ничего не менялось. Здесь, в недрах горы Сен Клер, ночь была такой непроницаемой, что он ясно видел иллюзию на сетчатке своих глаз, распространяющиеся кольца и пятна, пурпурные, алые и зеленые. Даже когда он смыкал веки, тьма не усиливалась. Он поднялся.

— Эх, была не была! — Провозгласил он. — Здесь ничего не высидишь. Чем скорее я двинусь, тем лучше.

Но, прежде, чем тронуться с места, он совершил поступок, который показал, что он не зря потратил на обучение столько лет и усилий. А именно, он сказал:

— Даже если я прав и легко найду другую лестницу, мне это не повредит. Если я неправ, для меня будет бесценно вернуться прямиком сюда и начать заново с прежнего места. А не то, если здесь целая прорва ходов и лестниц, я, пожалуй, еще, вконец собьюсь. Надо оставлять какой-то след по пути. А единственное, что приходит в голову, это уподобится Тезею в лабиринте на Крите и разматывать нить, куда бы я ни подался.

Подумав так, он вновь присел. Быстро снял ботинки и носки.

— Повезло, — проговорил он, беря в руку последние, — мой ревматизм требовал грубой шерсти. — И проворными пальцами опытного ученого он взял карманные ножнички и аккуратно перерезал закрепляющий стежок на пальцевом конце одного носка, а затем и другого. Затем, наивнимательнейше проследив, как переплетается шерсть, стал осторожно распускать вязку. Носки, связанные вручную из шерсти где-то в Германии, распускались мягко и легко, нить ни разу не порвалась и не запуталась. Закончив распускать, Деннисон смотал изящный клубочек. Вместе носки дали более шестисот ярдов нити.

— Она не так хороша, как шелковая нить Ариадны, — мрачно улыбнулся он себе, — но столь же полезна.

Он вновь обулся, пошарил вокруг, пока не подвернулся приличного размера каменный зубец, отслоившийся от стены, привязал к нему конец нити, а затем, тщательно разматывая клубок, осторожно начал спускаться туда, где надеялся найти путь, ведущий к дверце наружу. Пошло несколько минут. Через его пальцы уже проскользнул узелок, соединявший оба бывших носка. То есть, Деннисон сделал около трехсот ярдов. И все же, хотя время от времени он приближался к противоположной стене и щупал ее, ища отверстие, он ничего не нашел. Скала по-прежнему оставалась сухой и зернистой, как доктор ни старался, но не мог найти ни малейших следов влаги и плесени.

Предельно растерянный, испытывающий дурноту, он опять остановился подумать.

— А не попал ли я в новое ответвление? — сдавленно произнес он в кромешной тьме, куда там знаменитая Египетская. — Если да, то я пропал.

В самом деле. Ему казалось, что ступени здесь площе, шире и менее истертые, чем те, которые он помнил.

— Где я? — неожиданно взвыл он в ужасе. И, потеряв власть над собой, стал посылать вопль за воплем в непроницаемую тьму. Эхо быстро затихало, убитое гнетущей атмосферой, обрушившейся на него, точно свинцовая плита.

— Вперед! Вперед! — вскричал он в приступе паники. И, быстро разматывая клубок, побежал, спотыкаясь, вслепую вниз по изгибающейся лестнице, ища, где же тут, наконец, потянет воздухом, пока вдруг не ударился с разгону на нечто твердое, но отнюдь не каменное. Он удара он зашатался, голова пошла кругом, в глазах засверкали искры. Но он удержался на ногах, выпрямился и, хотя схлопотал синяк по лбу, протянул руки, чтобы проверить, что там. В этот миг шерстяная нить ускользнула из пальцев. Но он даже не заметил этого в возбуждении. Ибо, обследуя ладонями то, что преграждало дорогу, понял, что это железо. Железная плита. И, похоже, порядком подвергшаяся разрушению.