Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

— Ну и дела, — вырвалось у него. — Что дальше?

Он опять выпрямился и, держась за скобу, поглядел вниз под обрыв. Дальше не стоило и пытаться лезть, это было яснее ясного. Никакого подобия тропы, нависает крутая стена, без веревки никому из рода людского о спуске нечего и думать. А там, внизу, маня и зовя, по-прежнему катились крутые синие валы, взбивая кремовую пену прибоя у основания скал.

— Иди по этой лестнице, или никак, — решил он. — Черт, да что у меня с глазами? Чего это перед ними все расплывается?

Но внезапно он понял причину нового неудобства, которое до сих пор лишь наполовину осознавал, и которая последние час или два вынуждала его моргать и скашивать взгляд.

— Очки! — воскликнул он и, еще произнося это, сорвал их в нетерпении. — Так-то лучше. Теперь я все вижу. — И, широко улыбаясь, огляделся, держа очки в руке. Затем, поддавшись новому порыву, запустил их как можно дальше. И следил, как они летят вниз, вертясь, мерцая и вспыхивая. — А ну вас! — крикнул он, когда они исчезли в море. — Как вы мне мешали жить! И это! И это! — добавил он, вынимая из кармана сперва синюю бутылочку, затем бурую. Их он тоже в ярости метнул прочь. Его глаза порадовал блеск этих крохотных стекляшек, прочертивших дугу в напоенном солнцем утреннем воздухе. Следом отправилась коробочка пилюль, она раскрылась, и ее покинула на лету россыпь белых шариков. Восхищенный остротой и точностью своего зрения, он испустил возглас:

— Великолепно! Прекрасно! — И подставил лицо лучам солнца. А те, пока еще на одном уровне со вздымающейся грудью моря, уже исполнились южного пыла. Но он не щурился.

— Ну и ну, — признался он. — Впервые с… да Богу ведомо, с каких пор я опять могу смотреть в лицо Доброму Солнышку.

Тут откуда-то снизу послышалось слабое шлеп-шлеп.

— Гм, а это еще что? — Вырвалось у него. — О. эти адские аптечные пузырьки! Избавление для меня, неприятность для рыб, как удачно сказал доктор Холмс. Но… ведь я их слышал? И на таком расстоянии? О, Небеса! Истинная правда, чтоб мне провалиться. А еще только вчера я бы не услышал отсюда, как там скачет лошадь.

Изумленный и взволнованный творящимися с ним чудесами, он воздел к солнцу помолодевшие руки, точно боготворящий огонь парс. Затем, повернувшись, пробрался в дверцу и двинулся вниз по грубо вырубленным в камне ступеням.

ЗАПЫЛЕННЫЙ, УВЕШАННЫЙ СВЕРХУ полными мух паутинами, путь вел все ниже, крутой, но не особенно трудный. По примитивности вырубки Деннисон счел эти ступени весьма древними, созданными, возможно, в еще доримскую эпоху, когда финикийские купцы искушали алчность пиратов, некогда изобиловавших у этих скалистых берегов. Но едва ли ему хватило времени для основательных размышлений на эту тему. Ибо едва он спустился ступеней на двадцать, надеясь, что ниже окажутся новые отверстия, пропускающие свет, он обнаружил, что лестница резко свернула направо. И американца окутала полная тьма. «Ну и дела, как же быть?» — подумал он. Оглянулся. Над собой он еще видел пятно света из дверей. Дальше серый полусвет тянулся по ступеням, но за углом прекращался. «Одному богу ведомо, какие там внизу ямы! — с тревогой подумал он. — Не стоит быть таким безрассудным, когда все только начинается. Так или иначе, мне нужен свет». Он поразмышлял с мгновение с неистово бьющимся сердцем, взирая вниз увеличенными зрачками в тщетной попытке постичь невидимое. Затем: «А, ведь у меня кое-что есть! — Воскликнул он и поспешно вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку бумаг и еще кое-какие мелочи. — Это то, что надо». Он отобрал длинную, довольно тонкую книжицу в переплете красной кожи, дорогой трактат, с надписью золотыми буквами: «Диета и Старение. Г. К. Гофман-Браун. АМ. МД». Прочее он вернул на место. «Черт бы побрал этого дурня с его тухлым аскетизмом! — пробурчал Деннисон, вырывая из переплета сотню с чем-то страниц и бросая прочь красную кожу. — Теперь я нашел лучшее применение этому вздору, чем читать его». С этими словами он скатал из двух листов жгут. И не замедлил поджечь его спичкой из серебряного ящичка, на какое-то время обеспечив себя слабым светом, достаточным, чтобы продолжать спуск. Эта лучина помогла ему одолеть около дюжины ступеней. Когда она почти догорела, он засветил новую. И так одну за другой он сжигал страницы ученой монографии, которая еще вчера была для него подобна Священному писанию, и он недурно подвинулся. Но вдруг он начал улавливать в мертвом воздухе прохладу, сырость и скверный запах. На стенах появились белые пятна плесени.