– Никто из нас не хочет штрафных заданий, – Юля Гольдман с тревогой посмотрела на Игоря Ковтуна и добавила вполголоса: – Ни докладных…
Сашка закусила губу. Она была свиньей, когда сюда явилась.
– Но никто ни о чем не сожалеет, – твердо отозвался Игорь и глянул через плечо на Диму Бирюкова.
– Сожалений не может быть, – подтвердил Бирюков и вздохнул. – Грамматическая конструкция вне свободы. Но и вне сожалений. Вне обвинений.
– Всеобщий эквивалент, – наставительно повторил Андрей. – Всеобщий!
Сашка нерешительно постояла, переводя взгляд с одного на другого. Потом, слушая только интуицию, взяла купюры с барной стойки и уронила в раскрытый рюкзак. Зашагала к двери, к двери, не оборачиваясь. Замерла на пороге…
Помещение за ее спиной пришло в движение. Звук отодвигаемых стульев, громкие зевки, чей-то разговор по телефону, смех, кашель, вопросы, ответы, просьбы заварить чай – она бы подумала, что ее однокурсники играют спектакль под названием «обыкновенная студенческая жизнь», если бы не знала совершенно точно, что они просто сменили способ существования.
Они бунтовали сегодня – против воли Физрука. Хотя не могли бунтовать. Нарушали приказ, который не могли нарушить, – используя обходные пути, выдумывая уловки. Поддерживали Сашку, уже все про нее зная и понимая. Остатки людей – фрагменты, лоскутки людей, которые до сих пор в них сохранились, бросали вызов Великой Речи.
Как бы им за это не влетело, подумала Сашка и, сжав зубы, зашагала к лестнице.
* * *
– Лиза?
Комната Лизы Павленко пустовала. Сашка могла определить это, даже не пытаясь присвоить чужое пространство. Она знала, что за дверью разбросаны в беспорядке одежда, учебники и обувь, что рисунок на доске стерт, но не уничтожен до конца, и узлы бывшей схемы подергиваются на белой поверхности, как оглушенные рыбешки в сетке. Но Лизы не было, и не было признаков, что она вернется хотя бы до полуночи…
«Вне обвинений» – сказала грамматическая конструкция, бывшая суммой ее однокурсников.
Она прошла к себе в комнату, достала чистый блокнот из пачки канцтоваров и, выйдя в коридор, оставила у Оксаны под дверью.
* * *
Воскресным утром Сашка сидела в крошечном здании аэропорта города Торпы. На работающем экране шел прогноз погоды, и веселая девушка размахивала руками на фоне метеорологической карты. Солнце, говорила девушка и подтверждала карта. С утра – яркое солнце, ожидается переменная облачность в середине дня.
За окном темнело с такой скоростью, будто солнце отключали реостатом. На асфальте под панорамными окнами в ряд стояли грузовые транспортеры, бензовоз и пожарная машина. На табло рейсов висела единственная строчка: в полете. Задерживается. Ожидается через пятнадцать минут.
В зале ожидания, кроме Сашки, толпилось всего человек десять – встречающие. Они говорили излишне громко, почти каждый держал рядом с ухом телефонную трубку.
– Приземлятся через пятнадцать минут! – кричала веснушчатая девушка с очень короткой стрижкой. – Задерживаются! А как у вас погода? У нас тут что-то непонятное происходит…
Сашка подошла к окну и приложила к стеклу ладони. Небо казалось напуганным и живым. На город, на аэродром наползала серая, местами сизая непроницаемая стена, Сашке казалось, что она слышит тихий, подползающий треск. От порывов ветра стекло вздрагивало, будто кожа на барабане.
– Вот так шквал, – пробормотал мужчина у Сашки за спиной, – а ведь обещали солнце, ничто, как говорится, не предвеща…
Гром разразился почти одновременно со вспышкой. Белая молния ударила в мачту метеослужбы по другую сторону поля. Люди в зале примолкли – и заговорили все сразу:
– Позвоните в диспетчерскую! Сколько времени до посадки?
– Сейчас все быстро закончится, это гроза на одну минуту…
Стекло под Сашкиными ладонями снова задрожало.
– …На запасной аэродром, вот увидите, никто не будет садиться в таких условиях!
В очертаниях туч, закрученных воронкой, Сашке померещились линии, нанесенные фломастером на белой доске. Ей показалось, она видит грубую схему, живущую – существующую, развивающуюся – в пяти измерениях. И она подалась вперед, отыскивая смысл и больше всего боясь теперь, что чья-то рука черканет губкой, и все исчезнет.
Самолет не уходил на запасной аэродром. По каким-то причинам – Сашка зажмурилась, пытаясь понять, – он не мог этого сделать и кружил, запертый грозовыми фронтами, будто муха в стеклянной банке. Фрагмент реальности развивался от точки «сейчас» тысячами вариантов, распадался на вероятности, Сашка могла увидеть их, но не могла изменить. А ведь Лиза права, Сашка глагол, расфуфыренный и распиаренный, но глагол в повелительном наклонении: дотянись. Сделай. Давай.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу