Дмитрий Липкинд - IT AS IS [сборник]

Я сел на стул. Старик писал, склонив голову на бок. Настольная лампа находилась как раз на уровне его лица, и глубокие тени делали его ещё старше. Обратная сторона его правой ладони была перемазана чернилами. Чтобы написанное не смазывалось, старик подложил под ладонь лист бумаги, как когда-то подкладывали промокашки. Наконец он отложил шариковую ручку и поднял глаза. Точнее, свой единственный глаз.

— Прошу прощения. Меня зовут Эйфель, я здесь что-то типа пограничника. Как вас зовут? — спросил дед.

— Сафатов Совет Маркович, — машинально ответил я.

— Да, Марк Сафатов у тебя там шутник был, — улыбнулся дед, будто вспомнив что-то, — Но речь не про это имя, а про настоящее. Хотя, впрочем, я слишком много от тебя хочу.

С этими словами Эйфель открыл ящик стола, достал оттуда очки в треснувшей оправе и внимательно посмотрел на меня через стекло. Затем он кивнул, аккуратно спрятал очки в стол и принялся водить крючковатым пальцем по строчкам толстенной амбарной тетради, лежащей у него на столе.

— Ага, вот ты. Давай, распишись, — сказал он, передавая мне ручку.

— Что это? — спросил я.

— Это Книга учёта жизни. Давай, расписывайся.

Я опустил глаза в тетрадь. Это было что-то типа пропускного журнала, лежащего на столе у каждого вахтёра.

Страницы были расчерчены на столбцы и строки. Всего столбцов было четыре, и подписаны они были так: «№ монады», «д/р», «д/с», «итог». Первый столбец был заполнен символами на незнакомом мне языке, два следующих — обычные даты, день, месяц, год. После каждой даты стояло две подписи. Та, что повторялась в каждой строке, принадлежала, видимо, Эйфелю. Вторая подпись, должно быть, принадлежала приходящему сюда человеку. Последний столбец содержал разнообразные сокращения типа «нирв. проб.», «нирв. пост.», «санс. повт.», «санс. искуп.», «санс. блаж.» и тому подобное.

В моей строке были заполнены все поля, кроме единственной подписи в графе «д/с». Расписываясь, я отметил про себя, что в подпись в графе «д/р» мне была смутно знакома, хотя я и не мог разобрать, что же там было написано. Я старательно вывел «С. М. Сафатов». Это был последний раз, когда я ставил где-либо свою подпись. В графе «итог» у меня значилось «перерожд.».

Эйфель забрал у меня ручку и глянул на часы.

— Итак, молодой человек, у нас ещё есть пара минут, — сказал он, — И пред тем, как вы отправитесь в очередное захватывающее путешествие, я готов ответить на любые волнующие вас вопросы. Кстати, следующее рождение вас приятно удивит, хотя и будет совсем недолгим.

У меня в голове вертелся только один вопрос, и я его задал:

— Я встречу Лили?

Эйфель улыбнулся.

— Встретишь, куда же вы денетесь друг от друга. Как, говоришь, её звали?

— Лили, с ударением на последний слог, — ответил я.

— Да, это сокращённое имя. А полностью как? — лукаво улыбаясь, спросил старик.

— Ну не знаю. Лилия наверное. Или так и есть полностью — Лили. Я её ни разу не спрашивал, а сама она не говорила об этом.

Эйфель улыбнулся и назвал мне её настоящее имя.

— То есть она… — начал я.

— Нет, не слова больше об этом, — перебил меня Эйфель, — время не ждёт. Ты знаешь, что с тобой происходит?

— Я умер, да?

— Этот вопрос задают мне чаще всего, — улыбнулся Эйфель, — Да, для того мира, где ты жил, уже нет парня по имени Совет. Но ты не умер. Проблема в твоём сознании, оно слишком привыкло к двоичности восприятия.

— А, вы, наверное имеете ввиду «да» и «нет».

— Что вы, речь не об этом. Даже своими словами вы предполагаете, что есть вопрос, а вслед за ним — варианты ответов. На самом деле нет ни того, ни другого. Так же, как нет меня и нет вас, потому что между нами нет границы. Нет вообще ничего, потому что нет границ, нет обособленности. Есть только единое «всё», — видимо, заметив недоумевающее выражение моего лица, Эйфель махнул рукой, — Ладно, скоро вы сами всё поймёте.

С этими словами старик подошёл к сейфовой двери и попытался её открыть. Дверь не шелохнулась.

— Ну-ка, помогите мне.

Мы навалились вдвоём, и дверь медленно отошла в сторону. В комнату ворвался морозный воздух, подняв ворох бумаг со стола.

Сразу за дверью начиналось небо. Самое настоящее небо, которого я так давно не видел. Казалось, что мы находимся на высоте в несколько километров.

— Смотрите внимательно, Совет, смотрите. Сейчас вы покинете Париж, — с этими словами Эйфель подвёл меня к самому порогу. Отсюда были видны облака, ярко светило солнце, а где-то внизу зеленели леса и синели моря. Я почувствовал в себе желание немедленно побежать туда, скорее окунуться в этот прекрасный мир.