Дмитрий Баюшев: Неисправимый [СИ]

Голосок у него был тоньше комариного писка, но Цеткин с Завоевателем прекрасно услышали, поскольку были настроены на то, чтобы услышать.

Надо отдать должное Цеткину и Завоевателю, о фитюльке они никому не проболтались. Только Шекспиру, потому что тот сосед Цеткина по палате, а Завоевателя — по столу.

Уж и непонятно, откуда вдруг про фитюльку на следующий день знал весь дурдом, ведь Шекспир поделился тайной только со Стивеном Кингом, как с коллегой по перу, а тот шепнул об этом всего лишь миляге Дракуле, с которым был на короткой ноге.

В другом обществе после такого известия Фройта стали бы сторониться — кто его знает, этого идиота, что за живность в нем завелась. Известно же, какая живность заводится в брюхе — глисты, аскариды да цепни. Нет уж, нет уж, от такого надо держаться подальше.

Чудики были другими. Они видели, что во Фройте живет не глист-паразит, а трудяга человечек, и старались этому человечку всячески помочь.

Водили Фройта под локотки, кормили с ложечки, небритый Сатир вызвался даже пережевывать фройтовскую пищу, но его шуганули. Этому только дай.

Помощь эта была Еллешту как нельзя более кстати, у него появилось свободное время, когда он мог поработать над собой. В результате он начал прибавлять в росте и весе и понемногу заполнять объем фройтовского тела.

Тут следует пояснить, что живущий во Фройте Еллешт был на 90 % энергетическим созданием и лишь на 10 % — плотским, и что росла энергетика, а не плоть. Ну это так, для порядка, чтобы никто не подумал, что в человеке произрастал другой человек. Это вообще была бы чушь несусветная.

Через неделю Фройт перестал спонтанно испражняться, а еще через неделю заговорил. Да так складно заговорил, в кон, что чудики диву дались. И сам он разительно изменился. Взгляд стал проницательный, острый, движения плавные, размеренные.

Санитарки немедленно доложили Главному: выздоровел, стало быть, Дристунчик-то, перестал гадиться и вообще косит под умного. Хоть стой, хоть падай.

Главный, мистер Лупо, пригласил еще двух спецов по психосдвигу и велел доставить Дристунчика в спецкабинет.

Три гориллоподобных санитара приволокли Фройта, сами встали поблизости, чтобы, значит, в случае чего, ежели озвереет и накинется на Главного, кулачищем по кумполу — хрясь, и в отруб.

— Хлеб, чеснок, носки, — сказал мистер Лупо, наблюдая за реакцией Фройта. — Что лишнее?

— Хлеб, — сказал Фройт.

— Почему?

— Не воняет.

— Взять между и промеж, — сказал мистер Лупо. — В чем разница?

— Смотря где, — ответил Фройт.

Экзаменаторы переглянулись, потом один из спецов спросил:

— Тебе, дружочек, кошмары не снятся?

— Не снятся, — ответил Фройт.

— А раньше? — спросил другой спец.

— Тоже, — ответил Фройт.

— Зачем же тогда белье пачкал? — строго осведомился мистер Лупо. — Из вредности?

— Дурак был.

— Уверен, что был дурак? — сказал мистер Лупо. — Точно уверен?

— На сто процентов.

— Что бы ты сделал с голой женщиной? — спросил первый спец.

— Известно что, — ответил Фройт. — Что и все делают.

— А что все делают? Расскажи нам поподробнее, — попросил второй спец.

— Если это труп — вызвал бы полицию, — ответил Фройт. — Если это в бане, извинился бы, что спутал отделение. А если это не труп и не в бане, то, обоюдно согласяся, отдался бы зову плоти.

— Ишь, стручок, — сказал мистер Лупо с одобрением. — Всё правильно. Я думаю, коллеги, что умному косить под дурака много легче, чем дураку под умного. Конечно, житьё здесь, в дурдоме, халявное, но человек нормальный жить здесь добровольно не будет. Останешься, Карл, или уйдешь?

— Уйду.

— Что, коллеги, выписываем? — сказал мистер Лупо…

Через полчаса Карл Фройт покинул стены веселой обители.

От шоссе пришлось идти лесом. Ни тропинки, ни дорожки, хорошо — лесники следят за порядком, подчищают лес, а то ноги сломаешь.

Труп лежал на спине, вытянувшись в струнку. Внушительный, надо сказать, труп, не маленький. Лежалый, с запахом. Нашли его дети. Нашли, испугались и двое суток молчали, как партизаны, отсюда и запах. Потом кто-то из них не выдержал, проболтался.

Джим Зунгалла обошел труп, удостоверился, что смерть наверняка наступила от удара затылком о булыжник, отошел в сторону и сказал:

— Давайте, ребята.

Сначала фотограф Плац пощелкал своей «Минолтой», затем к делу приступил опытный Ковалек, который безошибочно находил мельчайшие вещдоки. Этого запах ничуть не смущал, его нос постоянно находился в дюйме от смердящей плоти. Еще двое полисменов начали описывать вокруг тела концентрические круги.