Асаба Нацу - Лакей Богов 2

Будучи гордой богиней, она ни с кем не могла поделиться своими мыслями, но хотела, чтобы ее поняли.

Теряя силу, она начала чувствовать, что ее сущность блекнет. Поэтому она стала сомневаться во всем, что позволяла мужу.

Она хотела быть уверенной хоть в чем-то, что помогло бы ей связать себя воедино.

Она хотела вновь поверить в себя.

Она хотела услышать ответ на вопрос, который никак не мог покинуть ее горло.

— Знаешь, я пробыл лакеем всего полгода, но уже считаю, что должен кое-что сказать богам, ведь именно из-за людей им стало так неудобно жить.

Ёсихико вновь посмотрел на вечерний город и вздохнул. Он жил с этой мыслью почти все время с тех пор, как стал лакеем. Сусерибимэ посмотрела на его профиль и попыталась возразить:

— Ёсихико, я…

— Увидев этот пейзаж, я понял, что тебе все-таки скажу, Сусерибимэ. В мире так много людей, но вряд ли кто-то другой сможет сказать эти слова, глядя тебе в глаза.

— Нет, Ёсихико, я хочу услышать не… — торопливо вставила Сусерибимэ.

Ей не хотелось ни извинений, ни раскаяния.

Она хотела, чтобы такие дорогие ей люди не просили у нее прощения, а…

— Спасибо.

Сусерибимэ вытаращила глаза, застигнутая врасплох.

— Спасибо, Сусерибимэ.

Не меньше нее удивились и обвивший хвост вокруг лап Когане, и Окунинуси-но-ками, и Хонока.

— Я ведь говорил, что под этими огнями живет множество людей? — Ёсихико вновь обратил внимание застывшей от недоумения Сусерибимэ на вечерний пейзаж. — И не только под ними. Если взять всю Японию, наберется сто… э-э, двадцать миллионов?

После небольшой запинки, вызванной копанием в памяти, Ёсихико продолжил:

— Если бы ты не спасла Окунинуси-но-ками, Сусаноо-но-микото наверняка прикончил бы его. Тогда он не смог бы основать страну. У других его жен появились дети лишь потому, что ты разрешила ему. Без этого людей не стало бы так много. Наверняка и меня бы здесь не стояло.

Если в прошлом хоть что-то пошло бы не так, все не сложилось бы таким образом. Знакомству с семьей и друзьями Ёсихико был обязан именно ей.

— Кто бы что ни говорил, ты — мать всех японцев.

“О Ятихоко, о Окунинуси-но-ками. О мои дорогие люди”.

— И я совсем не против такой матери — ревнивой и несгибаемой любительницы выпить с ранимой душой.

Она так и не смогла озвучить вопрос.

Но получила ответ на слова, комом застрявшие в горле.

“Любите ли вы меня?”

Из широко раскрытых глаз Сусерибимэ беззвучно покатились слезы. По щекам потерявшей веру в себя жены и матери бежали прозрачные капли и падали на землю.

— Все-таки мне кажется, что заставить Окунинуси-но-ками раскаяться не получится. Сама посмотри — даже сейчас он остается самим собой, каким жил изначально. Он изменится, разве что если вера людей в него иссякнет, — зловеще предрек Ёсихико и обыскал карманы в поисках какого-нибудь платка.

Поиски успехом не увенчались, так что он протянул руку, собираясь предложить плачущей богине рукав. Сбоку со скоростью света появилась рука Окунинуси-но-ками и остановила Ёсихико, обронив еще немного плазмы.

— Ч-чего?

Ёсихико повернулся. Окунинуси-но-ками смотрел на него жутким взглядом и весь искрился.

— Что за “чего”?.. — окутанная серебристой плазмой рука схватила Ёсихико за ворот. — Дава-а-ай-ка ты не будешь трогать мою жену?!

— Я просто пытался вытереть слезы матери!

Неужели он никак не мог войти в положение? Пока Ёсихико и Окунинуси-но-ками хватали друг друга за одежду, Хонока успела подать Сусерибимэ свой платок.

— ...Он и в прошлый раз так возмутился, — тихо проговорила Хонока все еще ошеломленной и не могущей справиться со слезами Сусерибимэ. — Окунинуси-но-ками очень сильно любит вас.

Сусерибимэ взяла в руки платок и посмотрела на Окунинуси-но-ками, который уже успел столкнуться лбами с Ёсихико и грозил устроить спонтанное сумо. Сусерибимэ разуверилась в его любви, и именно поэтому сбежала из храма. Она испытывала не только людей. В глубине души она гадала, как поступит муж, когда не обнаружит ее рядом с собой.

Богиня мягко выдохнула и чуть расслабила поджатые губы. Ее плечи слегка задрожали. Наконец, в сумерках раздался обольстительный смех, сорвавшийся с красивых губ.

Смех Сусерибимэ словно дирижировал звездным небом. Хонока пораженно смотрела на богиню — девушке еще не приходилось слышать такого мелодичного голоса, с которым не сравнится никакой инструмент и никакая песня. И даже Ёсихико, хоть и слышал его раньше, невольно расслабил руки и заулыбался.