Елена Асеева - Сквозь сон [СИ]

Творец…

И это несмотря на острую боль в голове, которая заполонила мой мозг, надавила на нижнюю челюсть и, видимо, ее приоткрыла. И тотчас яркий проблеск света выплеснулся в оба мои глаза, и мгла, что окружала, сменилась на вращающиеся лопасти вентилятора, чья металлически белая поверхность ослепительно сияла, оставляя позади себя густые фиолетовые полосы.

Теперь мне даже не пришлось искать образ Лины, представлять себе ее улыбку, синь глаз. Мне оказалось достаточным подумать о ней, и из приоткрытого от боли моего рта навстречу вращающимся лопастям вырвалась тонкая нить, радужного сияния, в котором особенно отчетливо проступали цветовые линии фиолетового, синего, голубого, зеленого, желтого, оранжевого, красного, точно уносящие на себе всю боль.

Скорее даже это была не нить, а луч! Хотя он и был тонюсеньким, как струна, волоконце, паутинка.

Луч, однако, направив полет к вентилятору, так и не достиг его пятнадцати лопастей, потому как они в унисон его движению принялись удаляться, медленно снижая собственное сияние, и став вскоре почти не различимыми. Хотя их очевидное перемещение, или то, что конец луча вырвавшегося из моего рта, так-таки, достиг лопастей и намотался на них, ощутимо понудили меня подняться. И я с тем резко дернул головой, вскинул вверх руки и ухватился за радужный луч.

И только я это сделал, как передо мной белое сияние, распространяемое вращением лопастей вентилятора, поблекло, также моментально сменившись на плотную темноту или ночь. И лишь переливающийся семью цветами радуги луч, продолжал освещать пространство комнаты на первом этаже дома бабушки и дедушки. Впрочем, его насыщенность светом сейчас была не то, чтобы мутная, бледная, просто в кружащей темноте помещения несколько расплывчатая.

И хотя луч казался световым, и даже чуть рябил своей поверхностью, словно волновался, я, сжав его в ладонях, ощутил прочность в нем, как натянутой струны, веревки. Впрочем, я все же подергал его, чтобы оценить надежность этой зябкой структуры. И лишь потом рывком поднял собственное тело с кровати, одновременно, выкинув еще выше правую руку, перехватившись по струне, и сел.

Луч едва качнулся в моих руках не то, чтобы плохо натянутый или желающий меня сбросить, просто напоминая тем резиновую основу, потому совсем чуть-чуть пружиня. Его конец, зрительно для меня упирался в ровный потолок дома, как я знал, оклеенный флизелиновыми обоями и подбитый гипсокартоном. Еще миг я медлил, а потом резким движением поднялся на ноги, будто забыв, что я уже второй месяц являюсь бревном, и нижние конечности у меня не действуют.

Да, нет! Чего там врать, уже окончательно осознавая, что теперь я только душа, личность, мысль не более того. Будучи полупрозрачной субстанцией в противовес сиянию струны, переливающейся четырьмя цветами радуги: фиолетовым, синим, голубым, зеленым, и все еще имеющим руки, ноги, туловище и, наверно, голову. Я сместил вниз взгляд и посмотрел на собственное ромбовидной формы лицо, на которое сейчас опирались сверкающие четырьмя цветами радуги мои стопы. Приметив вскинувшийся вверх заостренно-конический подбородок, чуть приоткрытый рот (подле которого слегка покачивался второй конец струны) и выпученные глаза, даже в относительной темноте, едва озаряемой сиянием луча, покуда демонстрирующие зеленую радужку, по окоему с черным зрачком имеющую небольшие всплески коричневого цвета.

Я медлил не больше минуты, не то, чтобы прощаясь с собой, просто не в силах взглянуть на лежащую рядом на диване маму, слыша ее с присвистом дыхание порой переходящее на хриплые, сопящие звуки храпа.

— Прости меня, мамочка. Прости меня, мой идеал женщины, — прошептал я, хотя и понимал, что сейчас могу закричать вряд ли кто услышит. А сказал так тихо по причине того, что чувствовал мощную волну вины. Я не удавшийся сын, муж, отец…

Как говорится на Земле «полный аутсайдер»…

И тотчас я вскинул вверх голову, и, оттолкнувшись от собственного лица на котором стоял, подтянул тело вверх на левой руке, а правой незамедлительно схватился за луч чуть выше. Еще удивившись, что даже после смерти, оказывается, имею вес.

Я впервые сказал себе, что умер. И с тем незамедлительно вскинув ноги, подняв колени, сделал замок, пропустив струну под одной ступней и над другой, да замер в таком виде, едва касаясь головой поверхности потолка.

Висел я так недолго, прислушиваясь к собственным ощущениям. Осознавая, что только отсутствие боли, функционирование ног и окоченевшее на кровати подо мной собственное тело и отличает меня мертвого от живого. Однако я не стал думать о произошедшем, о том, что оставлял под собой и куда лез. Я рывком распрямил ноги, опираясь точно на ступеньку, перебрался руками по струне и головой, да частью туловища беспрепятственно миновав сам потолок, оказался с его иной стороны, даже не заметив, как таким образом прошел сквозь обои, гипсокартон, бетонную стяжку, и ламинат пола второго этажа.