Ника Батхен - Поденки [СИ]

Подхватив рюкзак, Таня быстро проверила, всё ли на месте. Пластиковые контейнеры, пустые и с образцами запахов, спальник с защиткой, аптечка, коробочки с плёнкой, рационы, фонарик, ручной лазер для защиты от слизней, шоколадки, вода, передатчик. Командор Грин велел удостовериться, не берет ли из пещеры банальная рация или гусеницы и её экранируют. Сильфовская одежда за время хранения пропиталась какой-то затхлой вонью. Остаётся надеяться, что гусеницам она не помешает.

Сделав круг над площадкой, Абделькарим спустил трап аккурат в центр.

— Будь осторожна, Таняша!

— Спасибо! — чмокнув враз порозовевшего араба в бородатую щёку, Таня махнула ему рукой и начала спускаться. Удачно пригнанный рюкзак совсем не стеснял движений.

— Я на связи, покружу над горами ещё пару часов! Если что — вызывай! — хитро прищурясь, Абделькарим как умел, воспроизвёл приветственный жест гусениц.

Таня ответила ему тем же жестом:

— Договорились! До встречи!

Знакомый извилистый узкий проход совершенно не изменился — те же острые камни в стенах, тот же гладкий, словно отполированный пол в жилых коридорах, тот же тусклый свет, те же запахи. Но с первых метров Тане стало не по себе. Она остановилась помедитировать, разогнать страхи. Однако тревога не оставляла, и вскоре стала ясна причина. Тишина. Коридоры опустели, ни единой гусеницы не ворочалось в спальне, не чавкало размоченными плодами в кладовых, не шипело на товарок, щёлкая жвалами. Таня заглянула в пещеры верхнего яруса — ни единого мохнобрюхого, ни даже свежих следов жизнедеятельности. Если бы они решили переселиться в другие пещеры, из-за слизней, например, их бы видели на поверхности. Самих гусениц или хотя бы следы. Значит, где-то прячутся… или все вместе работают на полях? Или в озере плавают? Ощущения от пещер оказались странными, но не страшными, смертью не пахло. Пока не пахло? Поправив лямку рюкзака, Таня резко свернула, чтобы подняться на холодный ярус с картинами и осмотреть город сверху.

Стенная роспись исчезла. Точнее камни оказались сплошь заляпаны багряной краской с редкими вкраплениями жёлтой и белой. Назвать это живописью не смог бы и самый заядлый абстракционист. Кое-где проступали отпечатки педипальп, словно художникам хотелось оставить оттиски-автографы на своих творениях. И запахи, море тонких и острых, пронзительных ароматов, как на восточном рынке. Не удержавшись, Таня потрогала бурые потёки краски — благоухали именно они. Аж голова закружилась. На всякий случай девушка взяла пробы и запаковала в контейнер, несколько раз щёлкнула изменившийся интерьер, и только потом встала на цыпочки и выглянула из стенного проёма.

Внизу, вокруг помутневшего озера колыхалось живое море всех оттенков красного цвета. Тысячи гусениц, вздыбившись, сплетясь педипальпами, двигались в едином ритме, словно бы танцевали или молились. Они занимали всё видимое пространство, кроме мокрой, покрытой светящейся слизью дороги, ведущей к главному выходу из пещерного города. Это выглядело величественно и жутко — так завораживает извержение вулкана или солнечный протуберанец. Таня не думала, что население города настолько велико.

Праздник разумных существ, середина зимы, какой-нибудь местный Новый год или биологический процесс — роение, например. И на Ли, на бедняжку, скорее всего поэтому и набросились. Оперев камеру о каменный бортик, Таня сделала несколько общих кадров. Для крупных планов не хватало зумма объектива и мощности камеры. Цифровой аппарат со стабом и моментальной раскадровкой справился бы как плюнул, но не механика. Поэтому хошь-не-хошь пора спускаться. Тане сделалось не по себе от мысли оказаться в толще огромных шевелящихся тел. Если они, испугавшись чего-то, рванутся прочь, то тупо раздавят её. А если проявят агрессию, не узнают свою старую гостью или откажутся воспринимать знаки? Таня вздохнула. Она погибнет, и её именем назовут пещеру. Или гору. Или весь континент… А планету не хочешь, родная?! Фу, как стыдно.

Зацепившись взглядом за шевеление, Таня глянула вниз — огромная темно-багровая гусеница в корчах билась на мелководье. Бедная тварь раздирала себе шкуру об острые камни, выщипывала педипальпами волоски с боков, плевалась мутной жижей. Скатившись на глубину, она полностью погрузилась под воду, потом с трудом выбралась на берег, и, содрогаясь всем телом, поползла наверх. За ней оставался мокрый слизистый след, гусеница явно собралась умирать, от старости или болезни. Сородичи провожали её жестами, похожими на человеческое прощание. Изумленная Таня щёлкнула затвором наугад, чтобы сохранить представление о произошедшем, и тут же следующая гусеница, ещё более массивная, выдвинулась из рядов к озеру. Сомнений не было — мохнобрюхие творили довольно сложный обряд. «Моритури те салютант».