Ника Батхен - Поденки [СИ]

Тем временем из пещеры появлялись всё новые гусеницы. В куче покрытых льдом туш, было не меньше двух десятков тварей. Одно из тел занесло на льду, оно перекатилось через край площадки и с глухим хлюпаньем сорвалось вниз. На всякий случай Таня осторожно перебралась к скальной стенке. Она заметила что-то блестящее, прилипшее к тёмному боку гусеницы — похоже, что кристалл кварца. Дотянуться до него получилось с третьей попытки, зато внутри камешка отчётливо виднелись заветные волоски. С вероятностью, это последний камешек, который она добыла для командора. Она, Татьяна Китаева, облажалась так же громко и бездарно, как и все остальные — контакт издох в прямом смысле слова. Скорее всего, со временем гусеницы утихнут, но соваться к ним сейчас смерти подобно, они просто сходят с ума. Благо ум у них есть — вели они себя совершенно осознанно и их чувства оказались вполне доступны человеческому пониманию. Таня передёрнула плечами, вспоминая, как на неё навалились чужие эмоции — с такой тоской встречать смерть и так спокойно с нею мириться могут только разумные существа. Впрочем, она надеялась выжить. У стенки оказалось не слишком холодно, солнце скрылось за облаками, на снег наползла тень. И… да, прибыл катер!

Смуглая физиономия Абделькарима показалась Тане невыразимо прекрасной.

— Привет! Я поймал твой сигнал, а потом ты пропала со связи. Решил проверить. Что-то случилось?

— Да!!! Спускай трап и забери меня отсюда!

Цепляясь за ступеньки Таня полезла наверх. Абделькарим высунулся из вертолёта подать ей руку и вдруг страшно изменился в лице.

— Куссохтак! Тебе больно?!

— Нет, — улыбнулась Таня. — Я обморозила щёки и слегка повредила руку, но в прошлый раз было хуже.

Абделькарим вдёрнул девушку в катер, бросил на сиденье и ринулся за аптечкой. Таня пожала плечами, удивляясь поспешности, с которой араб заливал ей нос, щёки и губы биогелем, формируя повязку. Она взяла комм «Я сильно обморозилась?»

— Хорошо, что здесь нет зеркала, — буркнул Абделькарим и забегал пальцами по пульту, выбирая маршрут. Таня не стала расспрашивать — подкатила дурнота и девушка свернулась клубочком на сиденье. До корабля они добрались меньше чем за полчаса. Командор спал, Мацумото улетел на дежурство, зато Катрин Лагранж встретила Таню как родную. Пряча улыбку, она заметила, что шестое чувство врача подсказывало — недолго палате пустовать. Так что у вас с личиком, девушка?

Повязку пришлось снимать под наркозом. Когда Таня очнулась, хмурая врач объяснила, что на щеках, носу и подбородке — химические ожоги третьей-четвертой степени и как именно мадемуазель Китаевой удалось не заработать болевой шок, она Катрин, себе не представляет. Требуется пересадка кожи и мягких тканей, причём гарантировать идеальный косметический эффект она, Катрин, не берётся. На Земле прелестное личико несомненно приведут в полный порядок и могут даже улучшить, но пока придётся немножечко потерпеть, потому что в анабиоз до Земли больную с такой ерундой никто не положит. И слава богу, что в глаза ничего не попало. Операция и постельный режим минимум на две недели, потому что в капсулу третий раз за короткое время рискованно. Постельный — значит вставать только до туалета, не умываться, есть жидкое, не смеяться, не плакать, не поднимать ничего тяжелее носового платка. И Ай-телик ограничить и сеть.

— «Что же мне можно делать?» — крутнула комм Таня.

— Вышивать крестиком, — констатировала Катрин. — Рисовать в блокноте. Слушать аудиокниги. Разговаривать тоже лучше не надо.

Таня покорно кивнула и, нахохлившись, завернулась в мягкое одеяло. Чувствовала она себя вправду скверно. Незнакомое ощущение физической немощи — не слабости от выздоровления, не холода или жары, а именно постоянного, настырного недомогания не отпускало её.

Потянулись долгие дни болезни. Девушка ждала новостей и визитов, но никто кроме Катрин не заходил в палату — даже Мацумото. Японец слал краткие, ободряющие записки, но сам не появлялся. По осунувшемся, резкому лицу врача Таня вскоре догадалась, что дело нечисто, но отвечать на вопросы Катрин категорически отказалась, заверив лишь, что он жив. И две недели не включала в палате корабельную связь, рекомендуя больной довольствоваться любимыми сериалами. А у Тани не оставалось сил настаивать. Каждую ночь к ней возвращалось то кошмарное ощущение, которым поделились с ней гусеницы — полное одиночество маленькой песчинки в огромном мире, ожидание неизбежной тяжёлой смерти. Её казалось, что все про неё забыли, разочарованы её поражением, что она не исполнила свой долг и провалила задание, что Сан-Хосе будет за неё стыдно. В довершение всего испортилась погода, яркая авалонская зима стала туманной, хмурой и неприветливой, задули унылые ветра.