Катя Саргаева - Полет на Плутон

— Только не плачь, малыш, пожалуйста, — Дима укачивал меня на руках как ребенка, а я вцепилась в него мертвой хваткой, как когда-то в Гогу, когда он решился уйти, — что мне сделать, чтобы ты перестала плакать?

— Выбросить эту чушь из головы! Больше никогда не говорить, что ты хочешь меня бросить, и никогда меня не бросать.

— Я и не хочу тебя бросать, и я сам умру без тебя. Но для тебя так будет лучше.

— Нет, мне не может быть лучше без тебя , как же ты не понимаешь? Дима я никуда не поеду, если ты не пообещаешь мне выкинуть из головы эти мысли.

Дима вытирал мои слезы и молчал.

— Ты меня слышишь? Пообещай мне!

Я почувствовала, что та ниточка, которая связывала его истинные желания и то, что ему казалось правильным поступком оборвалась, и вперед выступило желание быть со мной до последней секунды, и никогда не расставаться.

— Хорошо, я обещаю.

— А теперь пообещай, что никогда меня не бросишь.

— Я никогда тебя не брошу. Обещаю.

— Дом, собака, камин, акулы в ванной и даже детская, я согласна — у нас будут дети. Я на все согласна, но только с тобой. Скажи еще раз.

— Обещаю.

Мы с Ирой сидели на диване в ожидании когда откроют дверь. Весь наш багаж уместился в небольшие сумки, которые нам выдали для переезда. Внутри у меня было волнение и страх, мы отправлялись в неизвестность, но в конце этого тоннеля был виден свет. Ира была само спокойствие, она держала меня за руку, и это меня немного успокаивало.

Сегодня улетала первая группа. В нее входили почти все, кто жил наверху, так как все мы были ценными кадрами на новом месте. Я заведовала медблоком. Ира по образованию была ботаником, и даже несколько лет работала в каком-то НИИ, и теперь входила в группу ученых как младший специалист. Дима был в группе инженеров. Борский руководил всеми заключенными, но теперь он не был самым главным, и его власть была ограничена.

Мы услышали рев садящегося самолета, через некоторое время двери почти всех наших камер открылись. Только баба Нюра оставалась в «Енисее».

— Ну вот и все малой, — сказала Ира, вставая с дивана, — нас ждет новая жизнь, пойдем.

Мы взяли свои сумки и вышли из камеры. В коридоре, перед дверью на улицу охранники всем выдавали утепленные куртки и шапки.

— Ну что жучок, тебе тепло? — услышала я голос Димы позади себя.

Я обернулась и увидела его в застегнутой под горло куртке и накинутом на голову капюшоне. Он напялил на себя даже лыжную шапку и перчатки.

— Ты похож на снежного человека, — с улыбкой сказала я, — и ты зря полностью оделся, ты упаришься.

— Да я уже упарился, — сказал Дима, снимая шапку и перчатки.

Во главе нашей колонны был Борский, замыкал ее Витя, он тоже уезжал с нами. Так как на данный момент в тюрьме оставалось совсем мало народу, то и половина персонала переезжала с нами, им так же были предложены особые условия, и многие согласились. На улице было тепло, июнь как-никак, было аж двадцать градусов. Это был последний теплый день в моей жизни.

Самолет был небольшой, я на таких никогда не летала. Было по два кресла в два ряда, кресла были похожи на сиденья маршрутки, причем не первой свежести, обтянутые синей материей, на которой местами виднелись латки, а кое-где и дыры. Ну ладно, спасибо хоть не на полу сидеть. Нам разрешили сесть по своему желанию, и Дима тут же плюхнулся рядом со мной. Я, зная то, что он конечно полетит со мной села на кресло в первом ряду, так как впереди было достаточно места, куда поместились бы Димины ноги. Всего было тридцать человек, десять из которых были охранниками, они сидели через ряд.

Командовал нашим полетом незнакомый мне мужик. Он был очень неприятный, невысокого роста и коренастый, лысый, но с казацкими усами, которые были желтые с одной стороны, видимо от никотина. Зубы его тоже были желтые там, где не были черными. У мужика была явно бандитская рожа, а глубокая впадина на переносице говорила о давно сломанном носе. Мужик постоянно матерился и сплевывал прямо на пол салона самолета. Так как мы с Димой сидели в первом ряду он стоял рядом с нами, а потом и летел на откидном кресле прямо напротив Димы.

— Ну что, отбросы, все расселись? — спросил он стоя посреди прохода, когда дверь самолета закрыли. — Я ваш почтальон, а вы мои посылки. Сидим и не рыпаемся. В туалет никто не ходит, нам лететь всего два с половиной часа. Если вдруг станет плохо, в подлокотнике каждого кресла есть блевательные пакеты. Если пакет не помогает — ваши проблемы. Никто не встает с кресла, ни под каким предлогом, а если найдется отважный мудила, то получит вот этим, — он вынул из кобуры на поясе под курткой большой длинный нож с зазубринами на противоположном конце лезвия.