Катя Саргаева - Полет на Плутон

— Да. Сколько у меня времени?

— Максимум час, там пожар, его пытаются потушить.

— Но он съедает кислород, я поняла. Не отвлекайте меня, даже если будут звать к Роме, он все равно умрет в течение этого часа.

Я повернулась к компьютеру и выключила все свои органы чувств, оставив лишь зрение. Это состояние помогало мне работать наиболее продуктивно. Когда мы с Борей соревновались в том кто круче, мы устраивали себе и такие состязания — на время, и время это было очень ограниченным. Что бы ни происходило вокруг, я этого не воспринимала, я могла слышать голоса на заднем плане, но не понимала их сути. Сейчас я слышала, что Борский что-то говорит, но не обращала на него внимания. Я следила за временем по часам стоящим на столе. Прошло двадцать шесть минут. Я уже нашла как поменять настройки и пыталась перепрограммировать команды. Оставалось совсем чуть-чуть.

— Илья Николаевич, мне нужны коды для перепрограммирования.

— Да я тебе битых полчаса пытаюсь всучить их, — сказал Борский, протягивая мне бумагу, на которой были от руки написаны коды. Я внесла цифры, и Борский тут же порвал бумажку в мелкие клочья, — так значит получается?

— Да. Ваша бригада аварийки еще далеко?

— Они уже десять минут как стоят наготове возле двери лифта.

— Вы так во мне уверены?

— Внимание! Дверь открыта. Дверь закроется через восемьдесят девять дней, двадцать два часа и двадцать шесть минут, — услышали мы голос из громкоговорителя.

— Да Рита, уверен.

— Что с Ромой?

— Умер.

— Внизу есть пострадавшие? — спросила я, когда мы выходили из комнаты Борского.

— Только Гулливер, на момент аварии он один был в помещении, потом другие работники пришли на подмогу, пожар долго тушили, но больше никто не пострадал.

Мы с Борским подошли к лифту, бригада аварийки уже была на восьмом этаже и устраняла последствия аварии. Ожидая лифт я опомнилась, что мы с Борским вдвоем, без охраны.

— Мне подождать охранника? — спросила я.

— Поехали, внизу тебя кто-нибудь заберет.

Когда дверь лифта открылась на четвертом этаже мы не увидели там охранника, хотя на каждом этаже кто-то постоянно должен дежурить. Борский ехал на восьмой этаж, и с ним я была транзитом. Я стояла в нерешительности и ждала указаний. Борский коснулся пальцем гарнитуры в ухе.

— Где охрана на четвертом?! — крикнул он, — ладно, отбой. Рита, иди сама в медблок.

Я молча вышла из лифта и двинулась вперед.

— Не обмани моего доверия, — крикнул мне в след Борский.

Я остановилась и повернулась к нему.

— Если бы я хотела сбежать, то не старалась бы перепрограммировать дверь, чтобы открыть ее. Мне больше некуда бежать, меня никто не ждет, вы всех убили. Да, теперь я знаю, как отключить лазерный забор. Передайте это айтишнику когда вернется. Пусть защиту туда поставит.

Я развернулась и пошла в медблок. В приемной сидел Антон.

— Ты одна? — спросил он, — где твое сопровождение?

— Убила, — Антон выкатил на меня глаза, — да шучу! С Борским на лифте спустилась, он меня одну отпустил, а сам на восьмой поехал. Позвони ему, спроси, если не веришь.

Антон вышел из медблока, а я пошла в стационар, там сидел Витя, а Дима лежал на кушетке, которая была переведена в полусидячее положение.

— Привет жучок, я к тебе в гости решил зайти, а тебя и нету. Вот так буду умирать, а с тобой и не попрощаться.

— Ты даже при смерти шутить будешь?

— А как же? Без шутки и умирать скучно.

— Ладно, давай посмотрим, с чем ты ко мне в гости пожаловал.

Левое плечо Димы от ключицы и почти до локтя с передней стороны было покрыто обширным ожогом третьей степени. Я надела перчатки и осмотрела рану.

— Чем тебя обожгло?

— Паром. Трансформатор загорелся, а рядом трубопровод под давлением. Рванул и как раз в меня. Жить-то буду?

— А куда же ты денешься? На моем столе умирают только обреченные. Это хорошо, что тебя обожгло паром, а не огнем, рана не будет глубокой. Сейчас расскажу, что я делаю и буду делать дальше. Я поставила тебе катетер в вену, и ввожу морфий, для обезболивания, потом разрежу твою рубаху, чтобы получить полный доступ к ране и сниму ее, хорошо?

— Ты же знаешь, я люблю перед тобой заголяться, — с улыбкой сказал он, — а дальше что? Врачи никогда не рассказывают что делают, а ведь интересно же.

— А дальше нужно будет удалить мертвые участки кожи и материи от рубахи. Сразу скажу, будет адски больно.

— Злая ты. Глеб вот всегда говорит, что будет не больно.

— Я не злая, я честная.