Катя Саргаева - Полет на Плутон

Следующим утром мы ушли в поход. Все две недели прошли на нервах, мы не знали к чему вернемся, ведь Борский может лишь попросить Мишиного отца повлиять на сына, но требовать этого он от него не может.

Когда Дима засыпал я выходила на улицу и разговаривала с богом. Я просила его помочь мне, разрешить эту ситуацию. Мне казалось, что таким образом я даю богу шанс помириться со мной. Я понимала, что это глупо, и что богу триста лет не нужна моя дружба, и что это я очень сильно нуждаюсь в нем и его дружбе, а он в моей нет. Я отчаянно хотела, чтобы он мне сейчас помог, тогда наш конфликт был бы исчерпан.

В такие минуты я снова улетала на Плутон, самую дальнюю и холодную планету нашей солнечной системы. Не зря ее назвали в честь римского бога загробного, подземного мира, ведь Плутон было одним из имен Аида. В одном из походов Гриша рассказывал нам об этом. С некоторых языков Плутон переводится как Яма или Страж ада. Любое из этих названий подходило к тому состоянию, в которое я погружалась в эти минуты. Оно меня до ужаса пугало, потому что было бездной, ямой и адом. Бог ускользал от меня. Всю свою жизнь я непоколебимо верила в него, он был внутри меня и был неотъемлемой частью меня. Я больше не чувствовала внутри бога, я чувствовала там пустоту, эту засасывающую черную бездну. Я не хотела об этом думать, в это верить и принимать это. Я не знала как жить без бога, не знала как выжить в двенадцатибальный шторм без этой соломинки. Я не умела жить без веры. Я была одна на далеком Плутоне и отчаянно звала на помощь, я знала, что никто не придет, и от этого мне становилось еще страшнее. Моя внутренняя Плутония так сильно пугала меня, что я впадала в ступор. Дима даже несколько раз просыпался от моего страха, так силен он был. Он выходил на улицу и забирал меня в палатку. Потом снимал с меня костюм и выводил из ступора.

— Рита, чем мне тебе помочь? Я не могу больше смотреть, как ты мучаешь себя, я вместе с тобой умираю.

— Ты ничем не можешь помочь, — говорила я сквозь слезы, — прости меня, я не хочу, чтобы ты из-за меня переживал.

— С ума сошла? За что ты извиняешься, за то, что тебе плохо? — я кивала головой, — ты же понимаешь какую глупость говоришь? Может ты расскажешь, что внутри тебя творится? Может быть я смогу помочь?

— Ты не сможешь, никто не сможет. Просто будь со мной, и никогда меня не бросай, — говорила я, вцепившись в Диму как в ту самую соломинку, — скажи, что ты всегда будешь со мной.

— Конечно буду моя девочка, я никогда тебя не брошу. Я чувствую, что ты переживаешь какую-то утрату. Я не знаю, кого или что ты теряешь, но знай, что меня ты не потеряешь.

— Мне кажется, что я теряю бога.

Это было единственным, что я сказала Диме, он больше никогда об этом не спрашивал. Он знал, что мои отношения с богом это нечто очень личное и даже интимное для меня, и что если я сама об этом не говорю, то не нужно меня расспрашивать. Он укачивал меня как ребенка, пока я не засыпала, и никогда не отпускал меня.

Прошло две недели, мы с Димой были полностью собраны и ждали машину. Была полярная ночь, и ничего вокруг не было видно. Издалека мы услышали шум приближающейся машины, а потом увидели и свет фар.

— Может сбежим? — спросила я Диму.

— Нет. Сдохнуть мы всегда успеем. Я чувствую, что все будет хорошо, по крайней мере сейчас.

Дима был прав, все было тихо. Борский сказал, что поговорил с генералом, и тот был в ярости. Сын не просто ничему не учится, а еще и опустился до домогательств, да еще и несвободной женщины, плевать что уголовницы, так недолго и до изнасилований докатиться. Он устроил Мише разнос, и сказал, что если тот не возьмется за голову, то он отправит его в Сирию, на фронт обычным солдатом.

Я не видела Мишу почти три месяца. Я была уверена, что это затишье перед бурей. Нас с Димой как будто не существовало, и я как будто не протыкала Мише ногу бормашиной. Я понимала, что он вынашивает какой-то план мести, чудес не бывает, это я уже хорошо усвоила.

Мои отношения с богом не изменились, потому что это было лишь временное отступление, но не капитуляция Миши, я это нутром чувствовала. Мои надежды рассыпались по кусочку. Каждый день я просила бога все уладить. Я простила бы ему все свои страдания и переживания, только бы он сейчас показал, что идет на примирение. Пока не случилось чего-то непоправимого у бога было время, и на протяжении этих трех месяцев у меня была пусть крошечная, но надежда.

Ира лежала в волшебном кресле и делилась со мной последними новостями. Ее дочь Алла знала, что ее родители ей не родные, а приемные, никто от нее этого не скрывал. Несколько месяцев назад умер ее приемный отец, с того момента Алла начала приставать к матери, чтобы она рассказала ей о биологических родителях. В очередной раз к ним приехал Глеб, он привез с собой фотографии, и вместе с матерью они все ей рассказали. Алла была в шоке, но ей все так же хотелось с ними познакомиться. Она очень любила приемных родителей, и никогда от них не отказывалась, даже сейчас, узнав, что биологические родители ее не бросили, а были вынуждены оставить. По понятным причинам Ира покинуть станцию не могла, Борский подавал какой-то там рапорт и прошения, но ему отказали отпустить Иру даже под конвоем. Сам же Борский по согласованию с Мишей мог покинуть станцию в любой момент, и через четыре дня он улетал в Красноярск.