Андрей Дмитрук - Смертеплаватели

— Если не вмешаемся, может род людской сорваться с достигнутой высоты, утратить разум и благородство; могут люди такими стать, какими и тысячи лет назад не были — жестокими и развратными до предела… Остановим же зло на пороге, пока оно не внедрилось в сердца. Призовите на помощь всех, кого сможете: друзей, близких; призовите богов, которым молитесь! Ваша сила, сила первородства, объединит всех…

…Да, да, это было с ней, было! Началось вместе с зимними дождями. Зоя никому не говорила, ни мужу, ни родителям; о таком не говорят, это сладко, и стыдно, и страшно, — совсем как то, что случилось с ней в доме двойника-демоницы… нет, и слаще, и страшнее, до обморока! В её ночи стали приходить.

Поначалу Зоя решила, что она — счастливица, одна из тех немногих, кому выпадает встречать посланцев Церкви Торжествующей. (Скромная, Зоя никак не связывала свои видения с тем местом, которое она посетила после смерти; Небесный Иерусалим тоже казался ей теперь чем-то вроде сна, только счастливого.) Приходили и садились на край её ложа старцы в сиянии седины, мужи со следами умерщвления плоти на бледных лицах, одетые в грубые власяницы с вервиями; жёны в покрывалах, с потупленными очами, похожие на первых христианок. Она не знала имён, подвигов, но речи пришлых были поначалу благочестивы: о великих тайнах небес, о верховном разуме, что правит ходом событий. Затем тон гостей стал понемногу меняться, да и сами они, пусть в мелочах, но тревожно становились другими: углями вспыхивали глаза, выбеленные целой жизнью смирения, являлись улыбки, похожие на оскал, на липкую усмешку блудницы; жесты делались развязными. Зоя слушала в ужасе, как ночные гости трунят над святыней, играют сокровеннейшими вещами и самого Господа называют фигляром, тенью подлинного властелина судеб, жестокого и весёлого, словно ураган…

Однажды, неизъяснимой радостью и облегчением наполнив сердце, явился после полуночи Сам. Тихой вошёл походкой, глядя знакомо, точь-в-точь как тогда, под Древом Познания, — с кроткой всепонимающей любовью. С Ним была святая свита… Он тоже присел на постель к Зое, взмахом руки велев не вставать; она поднялась на локтях, трепеща. Но после первых приветливых слов — о кощунство из кощунств, не знающее меры святотатство! — тот, кто внешне был подобен Спасителю, жутко переменился. Чёрный, словно эфиоп, растянул он смоляные губы, белыми зрачками варёной рыбы вперился в помертвевшую Зою — и тоже понёс о блёклом призраке, который объявил себя Богом, и о том, что настоящие боги благословляют жизнь бурную, полнокровную, в разгуле страстей… Сорвав с себя белые одежды, враг рода человеческого, словно из гагата высеченный и голый, потянулся с ужасным смехом к Зое, отбросил одеяло… Свита его, тоже мигом обнажась, — от старцев длиннобородых до мнимых монахинь, — с воплями сплелась в оргиастическом танце. Лишь тем и спаслась женщина, что отчаянным усилием разорвала пелену бреда и криком разбудила мужа. Граф же Робер, которому Зоя не раз жаловалась на ночные страхи и соблазны, разом смекнув, что к чему, сорвал со стены распятие и, осенив им жену, вместе с ней проклял врага: «Vade retro, satanas [97] Vade retro, satanas — изыди, сатана (лат.). !»…

Отхлынуло. Но потом началось опять.

И вот теперь позвала кира Виола, эта удивительная женщина, похожая на языческих богинь — на Артемиду, Афину… Предупредила. Сказала, что она, Зоя, — одна из тех, на кого самим Провидением возложен подвиг: во имя Господне дать отпор князю мира сего, остановить его пришествие. Для этого надо не только напрячь всю свою волю, но и привлечь к борьбе как можно больше ближних.

Где и как мы встретим дьявола и аггелов его, спросила Зоя — и получила ответ. Подобно тому, как войско, вступая в страну, первым делом штурмует пограничные крепости, чтобы не оставить в тылу очаги сопротивления, — слуги зла попытаются прорваться именно там, где соберутся верные Христа дать им бой. Пора, препоясавшись храбростью, встать во имя Божье…

Лесистый склон горы был усеян глыбами старого обвала. Присев на одну из них, мшистую и нагретую, Ахав рассеянно гладил кору росшей рядом сосны. После третьей своей жертвенной гибели и нового воскресения он ощутил, что более не способен на великие дела. Словно простой крестьянин, ялма-виник, поселился на околице родного города. Своими сильными руками сложил себе домишко, ухаживал за маисом и бататами; подумывал уже о женитьбе и детях, но тут пришло это.

Они являлись не только ночами, но даже днём, когда Ахав ложился передохнуть. Сгустки тьмы со сверкающими пятнами глаз — существа Шибальбы, девятиярусной преисподней. Подползали, настойчиво бормоча, стлались дымными струйками. Порой Ахав не видел их, но чуял мертвящий запах и слышал шёпот, подобный шипению многих змей.