Андрей Дмитрук - Смертеплаватели

Он знал о страшном нижнем мире столько же, сколько и все майя. Знал древнее предание — о том, как боги Шибальбы обманом зазвали к себе и убили двоих братьев, красавцев и силачей; как пара близнецов, зачатых чудесным образом сыновей одного из убитых, отправилась в подземелье мстить за отца. Чудища долго терзали юношей, затем сожгли живьём, — но близнецы воскресли (тогда это могли только герои), вторично спустились в Шибальбу и прикончили-таки злых владык. В конце концов, храбрые братья стали солнцем и луной. Ахав понимал это так: тьму победила светоносная сила, до поры скрытая в близнецах, а затем разлившаяся по Вселенной. У него самого такой силы не было; Ахав, хоть и умирал трижды, оставался просто человеком.

Затем, начиная с определённого дня, настырный шёпот стал вполне осмысленным. Посланцы Шибальбы говорили ужасные и соблазнительные вещи. О том, что хозяева преисподней намерены выйти наружу и захватить подсолнечный мир; что они свергнут с престолов всех небесных богов и принесут их в жертву. Это будет большое, самое большое жертвоприношение с начала времён; напитавшись кровью горних божеств, подземные обретут дивную мощь, овладеют всем белым светом. Ахава же они сделают властелином людей, правителем над правителями; пусть творит что хочет, кладёт на алтарный камень хоть целые народы, — власть Шибальбы не ставит пределов никому и ни в чём. Все будут счастливы, убивая или умирая…

«А может, и правда?» — мелькало подчас в усталом мозгу. Хотелось поверить, поддаться. С детства Ахав полагал, что жизнь — в нарастании боли, в умножении её оттенков; так угодно небожителям, так мы доказываем им свою верность и преданность и заслуживаем блага для своего народа. Он всегда сознавал себя лишь жертводателем; но ведь для священнодействия нужен ещё и жрец! Новый, искушающий поворот судьбы: стать величайшим ахкином, заносящим каменный нож над мириадами смертных!.. И всего-то для этого надо — однажды от всей души, без малейших сомнений позвать тех , из глубин…

Ах, если бы всё было так просто и однозначно! Вслед за желанием испытать те жгучие страсти, что сулили выходцы из подземья, — порывом приходило отвращение. Мерзкими были эти шорохи, шёпоты, холодные извивы полуневидимых тварей. И предложения их были недостойны мужчины из рода Пек.

Нынче стало совсем плохо. Бросив обдирать зёрна с початков, пользуясь на редкость погожим для этой поры днём, Ахав ушёл в лес, чтобы собраться с мыслями, одолеть нестерпимое раздвоение чувств. От тепла и тишины он скоро успокоился, медленнее забилось сердце. Склонив голову, более не обременённую причёской-башней, Ахав задремал…

И Она явилась ему — доселе незнакомая, но, несомненно, не из числа смертных, хоть и не названная в кодексах среди богинь; женщина, непохожая на индеанку, бледно-смуглая, рослая, точно воин, с грозно сверкающими глазами на точёном лице. И Она сказала ему так, как никогда не говорят мужчинам женщины:

— Встань, Владыка Пёс! Теперь не время жертв, а время войны. Злобные тени подземья, обители погибших душ, обступили тебя. Они предадут, и обманут, и обманом заставят тебя совершить неслыханные злодейства — чтобы заполучить тебя в свой мрачный мир, на вечные муки. Но не ножом, не копьём должен отразить ты их, а твёрдой верой и любовью к светлым богам. Собирай народ свой. Скликай горожан.

Ахав открыл глаза. Встал. Расправил плечи.

…Теперь они обступали его все вместе — ракшасы из жуткого царства Ямы и «красные кхмеры». И районный комиссар Санг Пхи явил, наконец, свою истинную сущность, всегда сквозившую в его полулюдском облике: предстал нагой, косматый, весь в засохшей крови и с ожерельем из отрезанных голов на мощной шее. Мальчики-соансроки, малолетки из безопасности, вились вокруг голодными духами, сверкали жадно огнями в провалах глазниц на обтянутых кожей черепах.

Когда они сбрелись к нему в первый раз, был конец ноября, и Тан переходил бульвар Сианука в возрождённом Пном-Пене. Вначале он удивился, почему автомобили не врезаются в пляшущих на асфальте, кривляющихся демонов; отчего в страхе не разбегаются прохожие. Наконец, сообразил: это что-то вроде объёмного телевидения, с которым он познакомился, воскрешая мёртвых. Но теперь оно явлено только ему… Тан был в приподнятом настроении: в столицу он приехал, чтобы навестить Чей Варин с мужем, полчаса назад в последний раз поцеловал их бутуза. И вдруг — хоровод чудовищ, леденящие сердце вопли и ещё более жуткий вой-шёпот, визг-бормотание…