Павел Комарницкий - День ангела

Я попытался улыбнуться и не смог.

– Я не знаю, Иваныч. Но могу предположить, что потом мне надо будет увидеть её ещё раз. И ещё. И так до смерти. Я буду с ней рядом, Иваныч, хоть как.

– Та-ак, ещё гуще. У Уэфа с Машей, значит, намерен просить руки ихней дочери. Не в загс ли вести собрался? Ладно удумал - она, значит, вся в белом, и крылья за спиной, заместо фаты. И ты во фраке - жених хоть куда! А потом она тебе, значит, штаны утюжит да яичницу жарит, а ты телевизор глядишь!

Теперь дед был просто страшен. Наверное, таким его видели лишь эсэсовцы-каратели перед своей смертью.

– Ну а об остальном-прочем и помыслить невозможно. Может, ты и не дорос своим умом, что хоть у нас, хоть у них вместях живут не только для того, чтобы в глаза смотреть. Дитёв чтобы ростить, и спать вместе, дурья башка!

Я смотрел в угол. В углу стояло дедово ружьё. Хорошая штука, карабин СКС.

Может, это выход?

Я прямо посмотрел деду в глаза. Казбек зарычал.

– Застрели меня, Иваныч. Или я должен быть с ней.

Дед дышал тяжело, со свистом, придерживая глухо рычащего Казбека за шкирку. Ошейника не было.

– Ты напомни мне, как это называется? Не знаешь?

– Педофилия? - я криво улыбнулся.

– Да нет, легко отделаться хочешь, парень. Кажись, зоофилия, ежели учесть, что роду она не человечьего.

Он помолчал, постепенно успокаиваясь, и Казбек, почувствовав это, затих.

– Я уже молчу о том, что она сюда, значит, не на каникулы к папе-маме прибыла. У неё работа, понимаешь? Они, вот эти шестеро, да их товарищи, наш род спасают. Человечество, понял ты или нет? Горсть их всего на Земле-то, и такую ношу тянут!

Дед ещё помолчал.

– Эх, и зачем тогда вам память-то оставили. Добрые они, понимаешь, и Маша с Иркой в особицу. Сидел бы ты сейчас с удочкой, на поплавок глядел - и нет проблем, как Колька-Хруст говорит.

Он окончательно успокоился.

– Ладно, помогу чем смогу. Отведу тебя завтра, Маше разъясним ситуацию, она поможет. Сотрёт тебе ненужное, вправит мозги, значит.

Последнюю фразу дед произнёс с явным сомнением. Я усмехнулся.

– Добрый ты, Иваныч, спасибо тебе. Только я не дам убить свою любовь - это ты понимаешь? Там как сложится, а это моё. И не ори на меня зря, я ни в чём не виноват.

Но дед уже улыбался в свою бороду.

– Ладно, не виноват и не виноват. Твоя правда. Но только и Ирка не виновата, что ты ей на пути, значит, попался, такой олух.

– Я только увижу её, а там как она скажет, так и будет. Не захочет меня видеть - что же, так тому и быть.

Дед Иваныч рассмеялся, хлопнул себя по коленям обеими руками.

– Олух и есть. Ты когда-нибудь пробовал пройти мимо бездомного котёнка, коли он за тобой бежит и мяучит? А она, Ирка-то, доброты безмерной, не чета нам, да и ты не котёнок всё же, а человек разумный, по крайности, был недавно. Сможет ли она смотреть, как человек из-за неё засыхает на корню?

Дед одним глотком допил холодный чай.

– Измучаешь ты её, Рома, зазря измучаешь. И тебе легче не станет. Езжай-ка домой, очень тебя прошу.

Я смотрел ему в лицо.

– Ты очень любишь её, Иваныч?

Наконец-то он растерянно заморгал глазами.

– И несчастной её не делаешь, правда? Почему же ты думаешь, что это сделаю я?

Дед подумал секунд пять, и из него будто выпустили воздух.

– Понял я, к чему клонишь. Останусь, дескать, на базе, буду помогать по хозяйству, ватрушки стряпать или ещё там чего. И каждый день буду глядеть в прекрасные Иркины глаза. Не так?

Я рассмеялся, и удивился сам, что могу.

– Ты сильно упрощаешь, Иваныч.

– Нет, Рома, это ты сильно упрощаешь. Кухонный мужик им не нужен, а уж Ирке тем более. И не путай меня, старого, с собой. Бывает любовь и любовь. Ты же тут на роли Ромео, значит, а ей роль Джульетты отвёл. Чем там кончилось, помнишь?

Вон как заговорил дед. Высокий стиль.

– Мудрый ты, дед. Тогда скажи, что делать.

– Сказал уже. Оставь ты её, Христа ради, не мучай!

Я молчал. Чего зря болтает? Взял бы карабин, да и дело с концом.

– Ладно, вижу, не убедил я тебя. Но так как Ирка мне заместо внучки, то и участвовать в твоей затее я не намерен, значит. Жаль мне тебя, да ведь ты всё одно человек пропащий, так хоть Ирку за собой не утянешь. Уезжай.

Машину трясло на колдобинах. "Шестёрка" - не УАЗ, и я не такой "профи", как Эдик. И вытолкнуть меня в случае чего будет некому.

Ещё позавчера я покинул гостеприимного Иваныча. Бензина у меня было хоть залейся - четыре двухведёрные канистры, плюс полный бак. Будто знал, залился в Осташкове.

Второй день я мотаюсь по здешним просёлкам, ищу поваленное дерево. Правда, если верить деду Иванычу, это даже не полдела, от силы четверть. Но надо же с чего-то начинать.