Артур Дойль - Капитан «Полярной звезды». Повести, рассказы

Джон Ванситарт Смит шаркающей походкой двинулся к служителю, надеясь заговорить с ним. Он нелегко сходился с людьми, поэтому ему было непросто избрать золотую середину между надменной бесцеремонностью и дружеским добросердечием. Когда он приблизился, служитель повернулся в профиль, по-прежнему не отрывая глаз от работы. Ванситарт Смит пригляделся, и у него создалось впечатление, что выглядит лицо совершенно неестественно: такой кожи у людей он не видел. На висках и скулах она лоснилась и напоминала покрытый лаком пергамент. Пор точно не было вовсе. Невозможно было представить, чтобы на этой сухой поверхности могла появиться хотя бы одна капля пота. От лба до подбородка все было испещрено мелкими морщинами, которые причудливо изгибались и переплетались, как будто природа, создавая этот замысловатый узор, вложила в него всю фантазию.

— Ou est la collection de Memphis? [31] Где находится мемфисская коллекция? (фр.) — спросил ученый с неловкостью человека, который придумывает вопрос для того, чтобы завязать разговор.

— C'est l à [32] Вон там (фр.). , — пробурчал служитель, кивнув в противоположный конец зала.

— Voys-etes un Egyptien, n'est-ce pas? [33] Вы ведь египтянин, не правда ли? (фр.) — спросил англичанин.

Служитель поднял голову и посмотрел на него своими странными темными глазами. Они были точно стеклянные, с туманным холодным блеском; таких глаз Джон Ванситарт никогда не видел ни у одного человека. Вглядываясь в них, он заметил, что в их глубине зародилось волнение: оно нарастало и отразилось во взгляде, исполненном ужаса и ненависти.

— Non, monsieur; je suis Français [34] Нет, месье, я француз (фр.). , — произнес служитель, резко отвернулся и, низко опустив голову, продолжил свою работу. Египтолог какое-то время удивленно за ним наблюдал, затем направился к стулу в углу за одной из дверей, где стал изучать папирус. Мысли его, однако, никак не могли принять привычное направление: они то и дело обращались к таинственному служителю с загадочным взглядом и пергаментной кожей.

«Где я видел такие глаза? — думал Ванситарт Смит. — В них есть что-то от ящерицы, от рептилии. У змей такой взгляд благодаря мигательным перепонкам, — размышлял он, вспоминая свои зоологические изыскания. — Но тут иное. В этих глазах угадывается сознание собственной силы и мудрости. И еще в них видна усталость, огромная усталость и невыразимое отчаяние. Быть может, все это домыслы, но право же, ничто не производило на меня столь сильного впечатления. Обязательно надо снова взглянуть на него».

Он поднялся со стула, обошел все египетские залы, но служитель, возбудивший его любопытство, как сквозь землю провалился.

Англичанин снова сел в тихом углу за дверью и продолжил работу над папирусом. Он нашел нужные ему сведения, оставалось только записать, пока еще была свежа память. Какое-то время карандаш бодро скользил по бумаге, но вскоре строчки поползли, слова поплыли и наконец карандаш покатился на пол, а голова египтолога тяжело склонилась на грудь. Он погрузился в сон, да такой крепкий, что ни шаги посетителей, ни дребезжащий звонок, возвестивший о закрытии музея, не смогли его разбудить.

Сгустились сумерки, шум на улице Риволи постепенно затих, вдалеке часы собора Парижской Богоматери пробили полночь, а ученый все так же неподвижно сидел в тени зала. Лишь в час ночи он с резким вздохом проснулся; на мгновение ему показалось, будто он уснул в кресле у себя в кабинете.

В окно сочился рассеянный свет луны, и когда египтолог разглядел вереницу мумий и бесконечный ряд стеклянных шкафов, он тотчас вспомнил, где он находится и как сюда попал. Он был не из слабонервных; как большинство англичан, он любил новизну впечатлений. Потянувшись спросонья, Джон Ванситарт взглянул на часы и усмехнулся, заметив, что уже час ночи. Это происшествие станет прелестным анекдотом, который он вставит в следующий научный доклад, чтобы немного позабавить коллег после глубокомысленных суждений. Джону Ванситарту было зябко, но он окончательно проснулся и чувствовал прилив сил. Неудивительно, что во время обхода охрана музея не обратила на него внимания: дверь напротив отбрасывала густую черную тень.

Вокруг царила тишина. Снаружи и внутри не слышно было ни звука. Джон Ванситарт оказался наедине с мертвецами отжившей цивилизации, и хотя городские огни за окном возвращали к действительности, в девятнадцатый век, во всем этом зале, начиная от ссохшегося колоска и кончая коробкой с красителями, пожалуй, не было экспоната, который не выдержал бы испытания временем, длившегося четыре тысячелетия. Здесь были осколки великой культуры, выброшенные океаном истории, собранные из некогда величавого Теба, пышного Луксора, знаменитых храмов Гелиополя, сотен вскрытых гробниц. Окинув взглядом молчаливые фигуры, слабо отсвечивавшие в полумраке, египтолог задумался о неустанных тружениках, обретших отдохновение от трудов. Им овладело непривычное ощущение молодости и собственной незначительности. Откинувшись на спинку стула, он мечтательно созерцал длинную анфиладу залов, серебрившуюся в лунном свете. Вдруг вдалеке он заметил желтый огонек лампы.