Николай Горнов - Бурундук – хозяин тайги

– Агафья знает?

– Еще нет.

– Скажешь сам?

– Да…так будет лучше.

Перед разговором со стариком, он неделю собирался с духом. Теперь предстояло самое трудное – сказать о своём решении Агафье. Даже при мысли об этом начинала болеть голова.

Ефрем выпустил из ноздрей две струйки дыма. Внешне спокойный, он смотрел, как языки пламени в чувале с треском поедают сучья, но печаль закралась в его сердце. Андрей это видел.

– Куда думаешь идти? – прервал тягостное молчание Ефрем. – Вернешься в своё стойбище?

– Нет, – покачал головой Андрей. – Мне туда путь закрыт. На север пойду, где ненецкая земля начинается. Роман сказал: Учи туда откочует. Хочу душу-ильт найти. Человек без неё, что мертвый. Дышать, есть, ходить, говорить – может, а жить не может.

– Далеко до ненецкой земли. Зима скоро. Река встанет. Пурга будет. Тяжело зимой. Может, до весны подождешь?

– Нельзя. Времени мало. Уйдет Учи за Енисей, тогда совсем мне его не найти. А сейчас шанс есть. Я успею, Ефрем-ики. Должен успеть…

Два дня прошли в сборах.

Ефрем отдал свой облас, с которым Андрей уже вполне сносно управлялся. Агафья нашла ему зимнюю одежду и помогла подогнать по размеру. Лагерный бушлат Андрея не годился для длительных путешествий.

Еще снабдили его самым необходимым в пути – солью, спичками, табаком.

Свою винтовку Андрей оставил Ефрему, а сам взял ижевскую двустволку Кукиша. К ней при необходимости легче найти патроны, чем для нарезного оружия калибра 7,62. А мало ли что в пути случится?!

Заходил прощаться и Роман. Разжег костёр. Долго ходил вокруг. Пританцовывал, ожесточенно терзая бубен. Видимо, остался недоволен результатом, поэтому ничего не сказал, махнул рукой и ушел.

Агафья тоже ничего не сказала. За два дня она вообще не проронила ни слова. Даже не поднимала взгляда. Лишь на прощание порывисто обняла, и снова отвернулась.

– Я вернусь, – твердо сказал Андрей и оттолкнулся от берега.

Он уже не видел, как по её лицу покатились слёзы. Без звука. Без всхлипа. Просто покатились и всё.

Кучегура смотрел в иллюминатор, почти не отрываясь. Старенькая «вертушка» дребезжала всеми своими внутренностями. Внизу, словно лохматая бурая шкура в кабинете деда, растянулась тайга. Она притягивала и одновременно отталкивала. Она гипнотизировала, нагоняя тоску. Воздух щетинился электрическими разрядами с привкусом озона. Казалось, за спиной медленно сгущается тьма, неотвратимая и леденящая, как скрип железа по стеклу…

Он непроизвольно оглянулся. Четыре солдата и сержант, похоже, не разделяли его предчувствий и продолжали мирно клевать носами. Вид группы захвата, по правде сказать, не внушал оптимизма. Он вообще ничего не внушал. Везде бардак. Ничего удивительного, если и армия туда катится!

Когда дед служил простым майором, дисциплина была не в пример нынешней. Дисциплина и порядок, вот на чем должна держаться служба. Так говорил дед, сам отличавшийся любовью к Уставу. Изрядно подвыпив, он иногда предавался воспоминаниям, не обращая внимания на восьмилетнего внука, притихшего за праздничным столом…

…Дивизия торчала на богом забытом полигоне среди болот. А его подразделение по какому-то особому указанию сверху даже не задействовали в учениях. Моложавому майору, командиру дивизионной разведки, всё это наскучило до зеленых чертей. Через два месяца безделья он уже с тоской смотрел на офицеров, месивших полигонную грязь, и мечтал о хорошем марш-броске с подрывом условного «объекта». Одно успокаивало, такое безобразие долго продолжаться не может. Не иначе готовят к заброске в американский тыл. На помощь корейским братьям.