Илья Хоменко - Поднебесник

Я не видел его. С орбитального комплекса поступил сигнал о какой-то аномалии в районе южного полюса. И меня с группой приборной разведки послали проверить, не высадились ли там десантники конфедерации, хотя абсолютно ясно было, что высадиться, миновав незамеченными при входе в атмосферу средства электронного обнаружения, они не могли.

С тех пор прошло десять лет. Я так и остался по окончании военных действий в составе колониальной администрации. Думаю, колония здесь будет еще много-много лет, несмотря ни на что. Глупость бессмертна. Но меня почему-то это радует. Я часто прихожу сюда, на это место. Один. Или с товарищами. Иногда мне снится майор Кусля, молодой человек, который не верил в чудеса. Мой лучший друг, убегающий от меня по лунной дорожке. И вода пружинит под ногами его, как циновка. А в голове бьется мысль, что если он добежит, то завтра все будет совсем не так, как вчера. Люди станут другими, добрее, и в Змеином горле никогда больше никто не будет убит. А легкий ветерок дует ему в спину, подгоняя, и овевает его ароматом неизвестных Земле цветов или мускусных желез влюбленного дикобраза.

Я не знаю, проживу ли я еще девяносто лет. Тинн говорит, что у меня очень крепкий организм, что в прибрежном климате люди с таким здоровьем живут по две сотни лет и дольше. А она знает толк и в здешнем климате, и в здоровье. Но если все сложится так, как я хочу, и судьба подарит мне шанс, если я доживу, то обязательно приду сюда, к воде и к лунной дорожке. Не уверен, смогу ли я быстро бегать в том возрасте, в котором приятнее всего сидеть у камина. Но главное ведь не это. Главное, чтобы ветер был в спину, и луна светила, и под ногами мерцала серебристым светом дорожка, а впереди, где-то далеко за стеной горизонта, дожидались меня черепахи и пальмы другого берега.

Очередь окружала его со всех сторон. Она то сжималась, как тело змеи, то вновь растягивалась — и тогда его на миг покидало то ужасное ощущение, которое испытывает человек, оказавшийся в засыпанном горячей землей окопе. Было невыносимо далеко от окошечка, за которым чья-то рука при помощи лилового штампа распоряжалась чужими дорогами. Кому-то — на север. Кому-то — на юг. Кому-то… «А головы тому, кто за окошечком, не полагается. Только рука и печати. Голова, придумавшая эту систему, находится совсем в другом месте. И никогда не будет прострелена при штурме седьмой оборонительной линии. Да нет, вздор. Тот, кто с печатями, и тот, кто придумал, — оба, наверняка, инвалиды. Иначе теперь почти не бывает. Они свое отвоевали. Может, у них одна рука на двоих», — некстати подумалось ему. И стало еще хуже на душе от неудавшейся шутки. Очередь тяжело молчала. Скрип сапог. Скрип летных синтетических мокасин. Скрип форменных флотских ботинок. Взгляд человека справа. Взгляд человека слева. Шаг вперед. И еще две минуты на одном месте. Счастье, что в этой очереди не было женщин. Не было зародыша скандала. Наконец, он не выдержал. (Во всем виновата жара! Не будь такой жары… И еще этот запах пота… Запах пороха и солидола от куртки соседа-танкиста…) Толкнул стоящего впереди офицера и негромко сказал: