Илья Хоменко - Поднебесник

А потом (треском рвущихся надежд или победным взрывом литавр?) прозвучало:

— Защитный экран отсутствует!

— Здесь только старые письма, господин обер-ротмистр! Капсулы нет.

— Нет?

— Так точно! И к тому же прибор показывает, что к этой папке лет десять не прикасались ничьи руки! А капсула пропала месяц назад.

— Проверьте по второй шкале точности!

— Семь лет, два месяца и несколько дней эту папку не открывали.

— Господин обер-ротмистр, мы проверили оба этажа и двор. Тайники не обнаружены. Биосенсорный индикатор фиксирует только естественный фон, никаких отклонений. А на капсуле специальная маркировка была, она бы обязательно «зазвенела»!

И тут что-то такое оборвалось… что-то такое отпустило вдруг У Стинова, что он понял: все. Самый страшный день его жизни оказался пустым недоразумением и кончился. И прозвучавшее потом негромко, не для посторонних ушей: «Ложный сигнал?» — «Ложный сигнал!» — ничего уже У Стиновому к восхитительному ощущению снова обретенной свободы и безопасности не добавили.

— Господин У Стинов! От лица… самые глубокие и искренние извинения…

Обер-ротмистр поправил свою пилотку и повернулся лицом к двери, уходя неожиданно отяжелевшей и грузной походкой праведника, потерявшего кошелек с пропуском в рай, следом за своими людьми. И тут вдруг У Стинова больно резанул по ушам срывающийся крик: «Сволочь! Скот! Я буду жаловаться!» Молодой человек тут же вернулся к нему, назвал свое имя и вытащил из кармана карточку документа с личным номером, который предложил записать, а также сообщил, что жалобу лучше всего посылать в адрес господина директора Департамента безопасности, потому что такого рода жалобы, посланные по другим адресам, все равно попадают в секретариат их службы, а потом еще раз вежливо извинился, и когда до У Стинова дошло, что так неприятно поразивший его крик был его собственным криком, молодого человека в комнате уже не было, а через минуту за окном сорвался порыв ветра, хлопнувший по двойным дребезжащим стеклам, и т'' Завац-кий произнес: «У-ле-те-ли». А У Стинов вспомнил вдруг, что, уходя, обер-ротмистр смотрел не на него, а на т'' Завацкого, смотрел как-то дико, и потом окончательно и бесповоротно уже понял: все кончилось, с т'' Завацким они остались одни.

— Что, отыскалось-таки сокровище ваше?

— Что?

— Папка ваша красная, говорю, отыскалась?

— А, да-да, вот…

— Ну и где же она была, господин профессор?

— Не знаю. Надо было у тех, кто нашел, спросить.

— Может, позвоним? Тут вам на столе их начальник номер телефона оставил.

— Это не телефон. Это его личный номер.

— Ах, да. Они ведь там все под номерами ходят. Прошнурованы и подшиты.

Чайник, вскипев, издал мелодичный свист. Коньяк золотился в хрустальных бокалах, распространяя по комнате восхитительный аромат, а все равно было мерзко. У Стинову было не по себе. Т'' Завацкому тоже.

— Как же вы надоели мне со своими поисками, господин профессор, — снова заговорил он. — День за днем целый месяц: папка пропала! Папка пропала! Бесценный архив! Хранилище воспоминаний. А вы не брали, адмирал? А вы случайно не выбросили? А знаю я вашу манеру: старые бумаги сжигать, после не признаваться. Я вам сразу сказал: сами же куда-то и сунули. Да и здорово как сунули. Специалисты полдня искали. Еле нашли.

Они помолчали. Т'' Завацкий — будто не решаясь о чем-то сказать, У Стинов — словно собираясь о чем-то спросить, но не собрав еще в вопрос те крупицы непонимания и недоумения, которые посеял сегодняшний день. Чувство облегчения, испытанное им в первые секунды свободы, исчезло. То, что произошедшее оказалось не более чем досадным недоразумением, уже не радовало его.

— Что же они искали? Почему…

— Ну, что искали, догадаться нетрудно. Об этом слухи сейчас по всему городу ходят. Из почтового ящика номер 1058 утечка произошла. Не знаю, в чем дело, но я с самого начала подумал — капсула информационного блока пропала. Очевидно, электронная схема какого-то нового оружия. Кто-то для кого-то ее украл. И, по-видимому, из города уже унес. А они никак успокоиться не могут, ищут. Да вы что, профессор, в очереди никогда не стояли?

У Стинов сглотнул слюну:

— Я никогда не прислушиваюсь к чужим разговорам, — сказал он.

— А-а, ну да, да, конечно.

Т'' 3авацкий отхлебнул коньяку, поставил бокал, и У Стинов увидел: нет больше перед ним моложавого адмирала, нет человека, способного сунуть, посвистывая, голову тигру в зубы, а есть глубокий, высохший старик. И руки у него, старческие, в пятнах пигментации, таки немного дрожат. Но не от страха, конечно, и не от усталости.