— А все-таки, — стажер говорил, не открывая глаз, — питаться чужой кровью, не очень это идет цивилизованным людям.
— Не кровью. Кровь — сырье. Из нее питательную пасту сделают с искусственными витаминами. Не очень вкусную, кстати. Но лучше, чем голод. Никто же не виноват, стажер, что эти… — старший секунду помолчал, не находя подходящего определения, продолжил, — в гостях у одного из которых мы были, опять обработали свои поля, а заодно и прилегающие луга, и ближайшие болота, и ту часть зоны обитания, где находятся продовольственные склады, каким-то ядом. С вредителями борются. Да так упорно, что у нас никакая защита не выдерживает. Все запасы, вся цветочная пыльца…
— Вот почему сегодня пчелы не летали. И стрекозы.
— И вчера, и сегодня. Кстати, наши ребята не летали тоже в районе медосбора. Высотным транспортным стрекозам — еще можно. Пилотам пчел нельзя без противогазов. А кому нужен нектар, который собирали в противогазах? Ничего, мы полрезервуара сырья привезем. А, может, не только мы. На двадцать втором — Крамер. Он восемь раз уже возвращался. А там умники по нейтрализации ядов что-нибудь придумают. Зиму продержимся. Пайки урежут, конечно.
Они еще помолчали. Потом стажер спросил:
— Знаете, на кого эти, из макромира, похожи? — И тут же ответил: — На скорпионов.
— Скорее на нас с тобой.
— Мы кого-нибудь убиваем? Мы падаль едим? Механического паука сделать в десять раз проще, чем наш автолет. Мы делаем механических пауков? Он же нас чуть по стене не размазал! Не убил… За какую-то каплю крови. Он ведь и не чувствовал ничего. Мы анестезию использовали.
— Он большой и ему много нужно. Стоит ли судить строго, стажер? Терпимость — лучшее качество человека.
Старший произнес это бесцветным тоном, непонятно было, всерьез ли он говорит.
— Скажите… Вам не приходилось бывать на заводах убийств?
— Где?
— Там, где… Эти большие готовят из живых существ белковую пищу? Нам показывали в лицее фильм.
— Я принимал участие в съемках этого фильма.
— Как это все… Неужели они не понимают, что делают?
— Ты об их трапезе? Извини, дружище, но кажется, о еде я уже наговорился недели на две вперед.
— Не только о трапезе. А яды, которыми они хотят защитить свои урожаи? А их техника? Долго ведь так не будет… Если природа не выдержит этого насилия над собой, интересно, куда они денутся?
— Уйдут к нам. Если не вымрут раньше, чем изобретут концентрацию пространства.
Старший криво улыбнулся и продолжил:
— Специалисты из отдела лингвистики предлагали изучать их язык. Дескать, можно с этими, из макромира, договориться. Даже выпросить иногда крошку с их стола. Спокойно, без риска. Взять бы одного такого умника в этот наш с тобой полет. Посмотрел бы я на него.
— Скажи, стажер, а ты мог бы, когда они начнут вымирать, спасти их? Подбросить информацию о концентрации пространства, что ли? Ведь разум священен. По закону.
— Если прикажут.
— А если нет?
— В лицее думал — конечно, да. Мы много говорили об этом. А вот увидел одного из них своими глазами, и теперь — не знаю, не знаю…
Куда-то делся вверху облачный потолок. Звезды горели ярко-ярко. Не остывшая за ночь земля отдавала тепло. Летательный аппарат экономил энергию. Он вошел в поток восходящего воздуха и поднимался все выше и выше. Деревья остались далеко внизу. А звезды были совсем рядом. И пилотам казалось порою, что путь их лежит прямо в небо, к этим мерцающим огонькам. На высоту, недосягаемую ни для них, ни для горных орлов, ни для нас с вами.
«Смокингу я предпочел бы тельняшку…»
Смокингу я предпочел бы тельняшку.
Залу банкетному — пенное море,
Белые пятна высохшей соли
И на руках от штурвала мозоли.
Только не ждет меня бурное море,
И в мою честь не заказан банкет.
Нет у меня от штурвала мозолей.
Впрочем, и смокинга нет.
Вернулся. Снежинки небольно кусались.
А может, снежинки его целовали?
И все, кто терзал его, в прошлом остались.
И все, кто любил его, где-то отстали.
Стоял на холодном, замерзшем перроне.
Во рту исчезал вкус вокзального чая.
И лампочка тлела в разбитом патроне,
Зачем-то заснеженный день освещая.
А он вот пришел, хоть никто и не верил,
Он верил и сам, что вернется, едва ли.
Зачем? Чтоб стучаться в закрытые двери?
Чтоб снова узнать, что его здесь не ждали?
Секунды беззвучно слипались в минуты,
И мысли на сердце ложились нагие.
«Ты выпил до дна свою чашу цикуты
За то, чтобы счастливы были другие.
Прошел по ступеням кошмара и ада.
За всех расплатился горячим и красным.
А может быть, людям того и не надо?
И выпита горечь тобою напрасно?»
«Да нет. Я же вижу, что стало светлее.
Немного, но стало светлее, я вижу.
И сделались люди немного добрее.
И стали друг другу немножечко ближе».
В пальто обветшалом, с мешком за плечами
Он шел по дороге, с сомнением споря.
Твердя, что холодными злыми ночами
Чуть меньше людей стало плакать от горя.
Шел мимо контор, полных вежливой скуки.
Шел мимо жилищ, так на ульи похожих.
Читать дальше