Игорь Винниченко - Да здравствует карнавал

— Где ты была? — спросил Саша.

— Ты уже проводил свою принцессу? — ехидно поинтересовалась Марина.

— Маня, кончай, — сказал Саша. — Это была дикая ночь, и я страшно за тебя волновался…

— Я тоже волновалась, — призналась Марина и уткнулась носом в его плечо.

Саша обнял ее и облегченно вздохнул.

Тем временем на площадь вышла новая процессия. Веселая, галдящая, поющая компания молодых парней и девиц во главе с ассистентом оператора Николаем Затейкиным, которого везли в кресле на двухколесной тележке. Следом катили другую телегу, на ней было установлено огромное чучело, пышно и затейливо разодетое.

— Боже, — испугался толстый, богато одетый горожанин. — Это же герцог!..

У чучела был высокомерный и самодовольный вид. Большинство собравшихся на площади хохотали, указывая на него, но были и такие, кто испуганно крестился и покачивал головой.

— Затейкин! — закричал Саша, проталкиваясь сквозь толпу.

Коля его услышал, обернулся и увидел их вместе: Сашу, Олега и Марину. Спрыгнув со своего трона на тележке, он бросился к ним.

— Ребята! — вопил он радостно. — Мы все-таки отметились, а?..

В общем гаме они стали обниматься, похлопывая друг друга.

— Выговор тебе обеспечен, — обещал Саша.

— Только громко об этом не говори, — смеялся Коля. — А то мои парни тебя тут же и повесят.

Позже, ближе к вечеру, здесь же на площади сложили огромную кипу хвороста. Сам Густав Паулиц подошел к ней с факелом и громко провозгласил:

— Да здравствует карнавал!

Под восторженные вопли костер вспыхнул и быстро разгорелся, взметнувшись к небу. Олег Коркин, конечно, не упустил этого момента. Озабоченно оглядываясь, он снова накручивал завод камеры.

Один из молодых людей из ватаги Затейкина поджег от карнавального костра свой факел и, пританцовывая, побежал к чучелу на телеге.

— Смерть деспоту! — закричал он, и друзья поддержали его криками.

— Это кадр! — воскликнул радостно Олег, поворачиваясь в их сторону.

Молодой человек поднес факел, и чучело загорелось. И вся веселая компания вместе с Сашей, Мариной и Колей закружилась вокруг горящего чучела в танце.

Утром из-за городских стен показалось солнце. Соборная площадь была завалена остатками ночного праздника, валялись остатки чучел, куски гирлянд, затоптанный серпантин и цветы. У бочки, обхватив руками деревянный черпак, спал, похрапывая, забулдыга. Ветер разносил по улицам пепелище карнавального костра.

Встревоженный монах в коричневой рясе пробежал по площади, шлепая по камням деревянными сандалиями, и скрылся в соборе.

Двое городских стражников в малиново-синих плащах и высоких шляпах, с алебардами на плечах, прошли по площади, посмеиваясь между собой.

На краю площади поднялась проснувшаяся на повозке женщина и широко зевнула. Стала лениво будить, толкая в бок, лежащего рядом мужчину. Из-под ее мятой юбки выглядывали ноги в полосатых чулках.

И вдруг ударил церковный колокол. Низкий тревожный гул прошелся над городом, поднимая заспавшихся граждан и предвещая неприятные новости. Ударил еще и еще.

Женщина на повозке озадаченно раскрыла рот, предчувствуя беду.

Этот тревожный звон докатился и до комнаты, где лежали в постели помирившиеся супруги Гореловы. Саша раскрыл глаза и машинально глянул на часы. Было еще слишком рано для того, чтобы просыпаться.

— Что там еще? — недовольно пробормотала Марина.

— Праздник продолжается, — отвечал Саша с зевком.

Распахнулась дверь, и в комнату без стука вбежал Коля, взъерошенный и возбужденный.

— Подъем, ребята! — воскликнул он. — Пришла самая крутая потеха.

— Ну что там такое? — сонно поинтересовалась Марина.

— Его светлость, герцог Рихард фон Дюрренштадт, наш великий сеньор, подходит к городу со своим отрядом! — провозгласил Коля. — Предстоит грандиозная разборка.

— И что же теперь будет? — поднялся на локте Саша.

— Судя по всему, большой шухер, — пожал плечами Коля. — Я бы на вашем месте все же поднялся, потому что шмон предстоит изрядный. Я побежал, надо предупредить наших ребят!..

С колокольным звоном и сам ритм жизни города резко ускорился. На улицах появились спешащие люди, некоторые владельцы лавок торопливо закрывали ставни окон.

Клаус Биргер, молодой оруженосец барона Эрика фон Розендена, чудом уцелевший в ночь восстания, теперь бродил по улицам грязный и оборванный. Победу горожан в восстании он полагал величайшим несчастьем, а то обстоятельство, что ему удалось уцелеть, считал позором для себя. Он видел только один способ смыть этот позор.