Андрей Столяров - Джоконда

Тоже — выход.

И вместе с тем этот выход меня как-то не привлекает. Лично я отнюдь не стремлюсь вырваться из ниоткуда, чтобы потом попасть в никуда.

Не вижу смысла.

Я почему-то уверен, что там — то же самое.

Прошивку я Арине всё-таки ставлю. Я совершенно не хочу этого делать, но есть у женщин одна особенность: они умеют превратить тебя в должника. Причём долг этот даже в принципе невозможно отдать, чем больше по нему платишь, тем больше оказываешься должен.

Меня это всегда раздражало. А в данном случае моё раздражение выражается в том, что я ещё раз пытаюсь отговорить её от ментоскопирования. Я объясняю ей, что, конечно, лауреат «Карусели» обретает множество благ: картина его, «подлинник», то есть базовый визуал, обычно продаётся за весьма приличную цену, он также, в зависимости от договора, имеет право продать ещё пятьдесят или сто электронных «авторских копий», которые удостоверяются цифровыми подписями, целый год — правда, уже по затухающей — о нём пишет пресса, у него берут интервью, он сверкает, он пенится, он участвует в круговороте светских мероприятий, возможно, что несколько фирм сделают ему заказы на художественную рекламу. Всё вроде бы здорово, всё отлично. Только надо иметь в виду, что ещё никому не удавалось подняться на эту вершину дважды. Никому не удавалось удержаться на ней больше одного годового цикла. Ты понимаешь? Через год придёт другой победитель, и тебя сбросят в отвал. Сгоришь, как спичка. Обгорелая спичка никому не нужна.

Так я ей говорю.

Арина смотрит на меня злыми глазами.

— Знаешь, что? — неприятным голосом отвечает она. — По-моему, ты мне просто завидуешь. У меня есть способности, а у тебя их, видимо, нет. Я буду художником, а ты на всю жизнь останешься мелким прошивщиком. Не отважился в своё время рискнуть, вылупиться из старой кожи, красиво взлететь, теперь скрежещешь зубами и пытаешься удержать других.

Вот это удар!

Хотя Арину можно понять. Она честно мне заплатила, оплату я принял, а теперь исполнять обговоренную работу отказываюсь.

— Ну так что? — голос у неё прямо звенит.

Ни слова не говоря, я открываю дверь в мастерскую. Посередине её — ментоскоп с полулежачим креслом и рёбрами сканирующих дуг. Однако прежде чем его подключить, я выкладываю на столик типовой договор.

— Подпиши вот здесь. Целиком можешь его не читать. Для тебя тут важны только два пункта. Во-первых, я снимаю с себя ответственность за возможные психические аномалии. Не пугайся — это чисто формальный пункт, у меня ещё не было случая, чтобы кто-то свихнулся. А во-вторых, в течение года я получаю роялти — пять процентов от всех твоих гонораров.

— Пять процентов? Не много ли? — ядовито спрашивает Арина.

— Подписывай! — буквы у неё аккуратные, круглые, как у школьницы в сочинении «За что я люблю родной край». — Всё, садись!

— Мне… раздеться?

— Это не обязательно.

— Но… желательно?

— И нежелательно тоже. Не трать времени, залезай!

— А говорят, что при эротическом возбуждении прошивка получается более качественно…

— Ты бы не слушала всякий бред… Садись!..

Арина неловко забирается в ментоскоп. Откидывается в кресле, вытягивается.

Она всё же волнуется.

— Я что-нибудь при этом почувствую?

— Ничего. Просто расслабься. Думай о своей живописи, какой она должна быть. Или — о Ван Гоге, картины его представляй. Хотя это тоже не обязательно.

Я зол и на неё, и в большей степени — на себя. На неё, потому что она всё-таки вынудила меня делать прошивку. А на себя, поскольку знаю, что ничего хорошего из этого не получится. Одно дело, когда приходит какая-нибудь дурочка беспросветная: ноги от ушей, сиськи, попа, в руках не держала не то что кисти, но обыкновенного карандаша. И вдруг вообразила себя художником. Её прошивай или не прошивай — один хрен. И совсем другое, когда натыкаешься вот на такую Арину: не то чтобы явный талант, но всё же у девочки есть способности. Возможно, могла бы их реализовать. И вот сейчас я загрунтую их так, что они больше никогда не пробьются на свет. Иногда бывает жалко до слёз. Но не прошью я — прошьёт кто-то другой. И ведь ещё как прошьёт, может получиться, что у реципиента потом всё будет двоиться в глазах. Не зря же у любого прошивщика есть в типовом договоре пункт о психических аномалиях.

Впрочем, когда ментоскоп начинает слегка гудеть, я успокаиваюсь. Я всё же профессионал, и в такие минуты для меня не существует ничего, кроме работы. Примерно через час ментограмма готова. Конфигурация у неё, в общем, стандартная, хотя в слое акцентированных эмоций наличествуют два сильных асимметричных скоса. Один действительно свидетельствует о художественных способностях, а второй — тут я мысленно усмехаюсь — о высокой эротической сенситивности. Говоря проще, она мгновенно ощущает партнёра и подстраивается к нему, давая мужчине то, чего он подсознательно хочет. Качество неоценимое, например, для путаны. В этой области Арина могла бы сделать блистательную карьеру. А вот насчёт «Ван Гога» у меня возникают некоторые сомнения. Не то чтобы прошивочные конфигурации не совпадали, но при наложении они чуть-чуть осциллируют, а это не очень хороший признак. Психика после такой прошивки может поплыть. Хотя и явных противопоказаний вроде бы тоже нет. Расхождения ментограмм — в пределах физиологических допусков.