Андрей Столяров: Альбом идиота

version="1.0" encoding="utf-8"?> sf_fantasy Андрей Столяров Альбом идиота

Повесть — фэнтези известного писателя продолжает традиции петербуржской городской сказки. Фантастический мир Ойкумены — второго лика Великого Города — втягивает убогого серого героя в цепь фантасмогорических событий...

`Альбом идиота` представляет сборники лучшей отечественной фантастики, готовящиеся в издательстве `Terra Fantastica`.

Я расскажу все, как было, — ни о чем не умалчивая и ничего не добавляя от себя.

Шторы были задернуты. Трепетала зелень на индикаторах плоского магнитофона. И гитара, изнемогая от любви, беспрестанно выщипывала гортанные звонкие струны: «О, прекрасная донна, подари мне эту розу!.. О, прекрасная донна, я навсегда сохраню ее!.. Подари эту розу, как память о нашей встрече!.. О, прекрасная белая роза!.. О, как она свежа!..»

Голос пел, обволакивая собою пространство. Сладость, нега и безразличие пропитывали его.

Анпилогов поднялся и медленно скрипнул зубами.

— Я исчезаю, с меня хватит, — побуревшим сдавленным голосом сказал он. — Зубри текст, Александр. Шестого ты обязан петь, как соловей.

— Соловей из меня — хреновый, — ответил Игнациус. — И к тому же до шестого еще надо дожить.

Тогда Анпилогов неприятно сощурился.

— Тебя что-нибудь беспокоит? — спросил он.

— Да все то же, — вяло ответил Игнациус.

— Грун?

— Конечно. Мне кажется, мы торопимся.

Анпилогов нагнулся и обеими руками взял его за кончики воротника:

— Никакого Груна не существует. Он умер. Не было, нет и не будет уже никогда. Даже имени его не осталось. Я советую: выбрось все это из головы. Потому что крысятник уже давно шебуршится. Ты же знаешь, какой у них разработанный нюх. Если кто-нибудь где-нибудь вымолвит хоть полслова… В общем, все это может мгновенно обрушиться, Александр!..

Он — дышал и буравил прищуренными глазами.

— Порвешь рубашку, — мрачно сказал Игнациус.

В комнате стоял цветной полумрак. Одинокая ленивая пара танцевала посередине гостиной — изгибаясь и донельзя прильнув друг к другу. Было видно, что — Эмма и кто-то еще. Багровела, спускаясь до пола, суставчатая бегония. Низенький, скучный, насупленный Рома Эритрин, прислонившись к книжному стеллажу, равнодушно обкусывал бутерброд с серой семгой. Борода его двигалась вверх и вниз. А желтушная кожа на лбу собиралась морщинами. Игнациус тоже хотел есть. Семгу, однако, купили не для него. Он отлично об этом знал. Сеньора Валентина под апельсиновым немецким торшером оживленно беседовала с двумя плечистыми лакированными молодыми людьми, которые, подрагивая вытянутыми ногами, нетерпеливо жрали маслины. Разговор шел об Испании — идальго и акапулько. Валентина смеялась после каждой фразы и трясла мелко завитой розовой головой. А увидев Игнациуса, воздела длинные руки:

— Представляешь!.. Они недавно ходили по Эспланада дель Косо!

— Неужели в этих самых ботинках? — изумился Игнациус, опускаясь и внимательно разглядывая подошвы.

Лакированные юноши, оторопев, назвали себя: Кенк и Пенк, — из вежливости перестав жрать. Он не понял: это — клички или фамилии.

Очень громко поцеловал жену в лоб:

— О, белая роза!.. О, как ты свежа!..

— Вы закончили? — нервно сказала сеньора Валентина. — Ты, пожалуйста, присмотри за Пончиком.

Подошел унылый тоскующий Эритрин и, дожевывая скупые волокна на хлебе, как о чем-то само собой разумеющемся, попросил:

— Разменяй сто рублей.

— Откуда? — пожал плечами Игнациус.

Эритрин, как гиена, проглотил последний кусок.

— Понимаешь, этот жмудик клянется, что нет мелких денег. Он мне должен десятку. За трехтомник еще. Но ведь он замотает, я его с детства знаю…

— Где находится Сонная улица? — спросил Игнациус.

— На Фонтанке, около Репина, — ответил озабоченный Эритрин. — Ты — не суйся туда, сожрут с потрохами…

— Это — как?

— А вот так. Расшифруют и тут же сожрут… Слушай, может быть, дашь мне полтинник до вторника? Я же честно верну, я тебе — не Жаконя…

Эритрин был исключительно деловой. Крупный фирменный доставала. Впрочем, нынче Игнациус чихал на него. Он до боли, до судорог выворачивал шею. Аня сидела на диване в углу и ее бодро теснил какой-то редковолосый, облизанный как червяк, очень скользкий гуттаперчевый тип, закинувший руку на спинку — полуобнимая. Он шептал что-то мокрыми шлепающими губами. А она, отогнув шелковистую штору, глядела в снежную пустоту.