Андрей Столяров - Альбом идиота

Вероятно, следовало — немедленно прекратить. Но Игнациуса потянули в пузатое кресло. Черноглазая разгоряченная Эмма приблизила к нему овечье лицо. Он внимательно посмотрел — а кто же танцует? Танцевала теперь, оказывается, сеньора Валентина. И причем — точно так же. Он тихо присвистнул. Эмма, дружески отвлекая, схватила его за ладонь.

— У меня к тебе есть оч-чень серьезная просьба…

— Эмма Арнольдовна! Товарищ Булкина! — перекрыв сладость музыки, сказал Игнациус.

Эмма дернулась, точно ошпаренная. Она терпеть не могла, когда ее называли официально. Говорят, что Жека скрывал свою фамилию до последней минуты, все анкеты в ЗАГСе заполнил — сам, и она услышала ее только при регистрации. А потом рыдала неделю.

Прежнее имя, конечно, звучало гораздо мощнее — Эмма Неголая.

— Давай твою просьбу, — сказал Игнациус.

— Мы с Валентиной хотим серьезно заняться языком, — обиженно протянула Эмма. Тронула бриллиантовые висюльки в ушах — проверяя. — Я договорилась со Стасом, он водит испанцев, у него каталонское произношение. Будет давать уроки раз в неделю, это совсем недорого.

— Ты уверена, что вам нужен именно испанский? — спросил Игнациус. — А не суахили и не древневерхненемецкий? Вы же собирались голодать по системе Бронц-Мюллера. А до этого, я помню, реставрировали иконы. Между прочим, паркет я до сих пор не могу отмыть.

— Алекса-андр!.. — умоляющим голосом воскликнула Эмма.

— Честно говоря, питаться дафниями — спокойней.

— Ну, Алекса-андр!..

Задыхающийся Игнациус поднял палец.

— Хорошо. Один поцелуй.

— Я тебя люблю, — Эмма подставила бледную напудренную щеку.

— Все наоборот, — сказал Игнациус. — Ладно, останется за тобой. Объясни мне лучше, где находится Сонная улица?

— На Голодае, — мгновенно ответила Эмма. — Я жила неподалеку целых два года. Ужасный район. Переулок Каховского, Сонная, дальше — Проезд…

— А кто такой Стас?

— Тот, что танцует.

Игнациус посмотрел, как пара по центру комнаты сливается в некоем действии, для обозначения которого требовались медицинские термины.

— Каталония, значит… А если попросту, без затей, дать ему в морду?

— Ты с ума сошел, это же — халипяк.

— Правильно, я чокнутый, — сказал Игнациус.

— Стас — серьезный каратист, — предупредила Эмма.

— Ну и что?

— Будешь мучиться, — предупредила Эмма.

— Помнится, у Жеки среди инструментов был небольшой ломик, — задумчиво произнес Игнациус. — Небольшой такой, новенький, как раз — по руке.

Эмма тут же исчезла и появилась сеньора Валентина, которая процедила, улыбаясь всеми зубами и стараясь не привлекать внимания:

— Ты можешь вести себя нормально?

— Когда я вижу этих ребят, то у меня уши сворачиваются трубочками, — ответил Игнациус.

— Пожалуйста, никаких историй.

— Никаких историй не будет.

И он засмеялся. Ему было весело. Из дверей, ведущих в детскую, доносились дикие возгласы. Он слегка приоткрыл. Пончик и Ботулин, разворотив постель, лупили друг друга подушками. Они визжали и прыгали от восторга. Летал белый пух, торчали ножки перевернутых стульев. А из опрокинутой керамической вазы, державшей камыш, натекла вдоль паласа широкая черная лужа. Оба вдруг замерли, увидев его: возбужденные, потные, испуганные, взъерошенные.

— Обливаться чернилами намного интереснее, — посоветовал им Игнациус.

И прикрыл утепленную дверь.

Сразу же возник тот тип, что теснил Аню. Который — червяк и облизанный.

— Никакого просвета, как глухая, наверное, лесбиянка, — доверительно сообщил он. — Я уже нарывался на таких, ну ее в задницу, проще снять вон тех дур — эти сами разденутся. Правда, морды у них керосиновые, но морду можно платком закрыть. И потом — в темноте не видно.

Он явно принимал Игнациуса не за того. От бесцветных и липких волос его разило духами.

— Пошел ты — туда-сюда, — сказал ему Игнациус довольно вяло.

Тип отвалил срезанную челюсть.

— А чего?

— А ничего.

— Выступать будешь?

— Просто тошнит.

— Значит, ногами давно не били?

— Договорились, — ответил Игнациус. — Подожди меня немного внизу.

И немедленно вынырнул ушастый запаренный Жека.

— Говорят, ты сегодня на всех кидаешься? Это — Леша Градусник, с толкучки. Он мне Лондона изобразил… Слушай, твоя улица находится на Петроградской. Точно выяснил — в справочнике ее нет. Где-то возле трамвайного парка, пересекается с Маркова. Между прочим, об этом самом меня расспрашивал Грун. Перед тем, как исчезнуть.