Роберт Хайнлайн - Чужой в чужой земле

Генеральный Секретарь Дуглас нарушил повисшее молчание:

— Конечно сделали, Капитан, и сделали хорошо. Если этому человеку или человеко — марсианину нужно несколько дней, чтобы привыкнуть, то я уверен, что наука сможет и подождать… И не обижайся, Пит. Капитан ван Тромп устал.

— Одно не может ждать — вмешался министр массовой информации.

— Что, Джок?

— Если мы не покажем в самое ближайшее время по стерео Человека с Марса в новостях, то следует ожидать беспорядков, мистер Секретарь.

— Гм… Ты преувеличиваешь, Джок. Следует рассказать в новостях о Марсе — это само собой. Показать, как я награждаю капитана и его экипаж… Завтра, я думаю. Капитан ван Тромп расскажет о впечатлениях, разумеется, после того, как выспится.

Министр покачал головой.

— Не годится, Джок?

— Все ждали, что они привезут настоящего живого Марсианина. Раз они этого не сделали, нам нужен Смит и нужен позарез.

— Живого Марсианина? — Генеральный Секретарь Дуглас, повернулся к капитану ван Тромпу — У вас есть видеоленты с Марсианами?

— Сколько угодно.

— Вот тебе и ответ, Джок. Раз нет живых Марсиан, сгодятся и ленты. Теперь, Капитан, насчет экстерриториальности: так вы говорите, что Марсиане не были против?

— Да нет, сэр… Только они не были и за.

— Не понял.

Капитан ван Тромп пожевал губу.

— Сэр, говорить с Марсианами — все равно, что говорить с эхом. Вам не возражают, но и результата никакого.

— Может быть, вы пригласите сюда этого, как его там — вашего семантика? Или он уже ждет за дверью?

— Его зовут Махмуд, сэр. Доктор Махмуд не совсем здоров… Э… Небольшое нервное расстройство, сэр — Ван Тромп подумал, что ему удалось найти подходящую замену словам «мертвецки пьян».

— Послеполетная эйфория?

— Да, немножко…

Чертовы грызуны!

— Что ж, пригласите его, когда ему станет лучше. Я думаю, этот молодой человек, Смит, тоже нуждается в помощи.

— Видимо, это так — с сомнением сказал ван Тромп.

Этот молодой человек, Смит, был едва жив. Его тело, нестерпимо сжатое и смятое странной формой пространства в этом немыслимом месте, наконец-то смогло отдохнуть в мягком гнезде, куда его поместили те, другие. Он перестал сопротивляться и перевел работу легких и сердца на третий уровень.

И понял, что почти полностью израсходовался. Легкие работали тяжело, сердце с силой гнало кровь по сосудам… И еще эта ядовитая, удушающе жаркая атмосфера. Нужно было предпринимать защитные меры.

Когда его пульс упал до двадцати ударов в минуту, а дыхание сделалось почти неуловимым, он тщательно исследовал себя, чтобы убедиться, что пока его внимание было отвлечено, не начался процесс разделения. Когда он был полностью удовлетворен, он переключил часть второго уровня на охрану и ушел в себя. Было необходимо восстановить вес многообразие происшедших событий, чтобы сделать их понятными для себя, оценить их и отложить в памяти, иначе они поглотят его.

Откуда начать? С того, как он покинул дом, поддерживаемый теми, другими, которые были теперь птенцами одного с ним гнезда? Или с того, как он очутился в смятом пространстве? С того, что на него вдруг нахлынула лавина огней и звуков, воспринятая им как сводящая с ума боль? Нет, он не готов к анализу этого воспоминании. Назад, назад, и даже не к первой встрече с теми, другими, которые оказались теперь своими. И даже не к тому времени, когда начала подживать рана от первого грок, что он не такой, как птенцы его гнезда… К самому началу, к самому гнезду.

В его мыслях не было земных понятий. Английский, которому он только что выучился, был примитивен, примитивнее даже, чем тот, на котором торгуются на базаре индиец и турок. Смит пользовался английским так же, как пользуются шифровальными таблицами — работа и долгая, и нудная. Теперь же его мыслеабстракции и полумиллионолетней, совершенно чуждой человечеству культуры, были настолько далеки от земных понятий, что перевести их было совершенно невозможно.

В смежной комнате играли в криббедж доктор Таддеус и Том Мэчем, приставленный к Смиту вместо медсестры. Таддеус все время косил одним глазом на свои датчики и счетчики. Когда мигающий огонек изменил частоту с девяноста двух пульсаций в минуту до двенадцати и стал мигать все реже и реже, доктор рванулся в палату Смита. Мэчем дышал ему в затылок.

Пациент лежал в мягкой оболочке гидравлической кровати и, похоже, был мертв. Таддеус рявкнул:

— Доктора Нельсона!

— Слушаю, сэр! — отозвался Мэчем. И добавил — Как насчет трясуна?