Джош Малерман - Мэлори [litres]

У нее нет сил закончить предложение, но она должна.

– Я долго продержалась и, видимо, сойду с ума последней…

Мэлори не помнит, как упала. Как забилась в угол, где сходятся две земляных стены. Неизвестно, насколько глубока яма. Может быть, несколько футов. Может быть, эта стена выше дома, где родился Том.

Мэлори плачет. Колотит по полу. И снова чувствует, как нечто приближается к ней.

– Не подходи!

Мэлори вспоминается глупая забава, которую Шеннон любила в детстве. Она называлась «проверка третьего глаза». Ты закрываешь глаза, а к твоей переносице медленно подносят палец. Чем раньше ты почувствуешь палец, тем активнее твой третий глаз. Тем выше твоя способность общаться с потусторонними силами. Сейчас Мэлори четко ощущает приближение. Это не палец. Это полноценное присутствие, оно ростом с нее, кажется, даже больше. Оно заполняет собой все оставшееся пространство убежища, и Мэлори остается лишь сидеть, свернувшись в углу. Ее бросает то в жар, то в холод. Она думает о Шеннон – вот сестра подносит палец к ее переносице, а вот, той же самой рукой, берет ножницы и вонзает себе в грудь.

– Не подходи! – отчаянно кричит Мэлори.

Голос срывается. Она истощена. Больше не в состоянии ни кричать, ни уговаривать. На щеках еще остались дорожки слез, однако глаза уже высохли.

Оно все ближе, словно воздух загустел и давит на Мэлори, мешает ей дышать. Мэлори прерывисто вдыхает. Она встает, потому что сидеть еще страшнее. Прижимается спиной к стене, будто надеется стать незаметней.

Кто знает – может быть, на Земле существует лишь одна тварь, и она сейчас здесь? Все они слились в единый организм, в одну-единственную точку в мироздании, куда Мэлори нельзя смотреть.

Мэлори отворачивается к стене, пытается удержаться на ногах. Пытается успокоиться.

Тварь близко. Очень близко. Неужели она уже подошла вплотную? Касается ли она ее?

Тварь убьет Мэлори.

Прямо сейчас.

Заставит взглянуть на себя.

Сию секунду.

Заставит взглянуть.

Надо кричать, но крик застревает в горле. Надо бежать, но ноги не слушаются.

Она снова встает на цыпочки, чтобы нащупать край стены, до которого так и не смогла пока дотянуться.

Вдруг ее берут за руку, и она вскрикивает.

Мэлори, вне себя от ужаса, делает попытку вырваться.

Однако что это? Она чувствует кожу и кости. Это рука человека. Рука помощи.

– Мама! – слышит она.

Она знает этот голос и непостижимым образом даже не удивляется ему. Она слышала его с закрытыми глазами бессчетное количество раз.

– Слева корень, – говорит Олимпия. – Встань на него левой ногой. Я подтяну тебя, а ты…

Что она болтает? Что, черт побери, она несет?

Мэлори прощупывает стену слева, находит ногой корень. Почему же она его раньше не заметила?

Только как Олимпия о нем узнала?

– Готова? – торопит Олимпия.

– Подожди, Олимпия. Что происходит? Как ты узнала?..

– Ну давай же! Вставай на корень, я подтяну тебя, и ты…

– Олимпия, как ты узнала про корень? – перебивает Мэлори.

Ее голос звучит спокойнее, чем она ожидала.

Рядом с ней тварь. В яме. В могиле. В убежище.

– Понимаешь… – начинает Олимпия и неловко замолкает, как делают шестнадцатилетние девочки, когда скрывают от мамы правду.

– Олимпия, сейчас же расскажи, как ты узнала про корень!

Мэлори – мама даже в этой ситуации.

– Мама, в яме нет твари.

– Откуда тебе знать, Олимпия?

– Ты там одна. Я знаю.

– Откуда?!

Тишина. Так молчат дочери, когда собираются с духом сказать маме правду.

– Я вижу, что в яме никого нет. Я могу… смотреть.

Мэлори отдергивает руку.

– Олимпия!..

Будто одно знание, что Олимпия может смотреть, способно свести Мэлори с ума.

Затем до Мэлори доносится плач. Знакомая ей разновидность детского плача. Так плачут, когда стыдно.

Она тянется и снова находит руку дочери. Встает на корень, Олимпия тащит ее наверх. Оказывается, край был близко – совсем чуть-чуть не хватило роста. Мэлори зарывается пальцами в землю, Олимпия тащит ее, ухватив за запястья.

Мэлори не успела осознать признание дочери (хотя это многое объясняет, очень многое!), она ощущает животом поверхность, вылезает.

Она не ожидала от себя подобной силы и ловкости, тем не менее вот она – наконец на свободе, выбралась из убежища.

Несмотря на страшную усталость, Мэлори почти сразу вскакивает на ноги. Олимпия рядом, поддерживает под локоть.

– Ну ты даешь, Олимпия!

Мэлори крепко обнимает дочь.

– Я думала, ты рассердишься, – все еще плача, говорит Олимпия. – Или испугаешься… Я думала, вы будете меня бояться.