Джош Малерман - Мэлори [litres]

И, конечно, Том…

Она всегда запрещала себе о них думать. Сейчас тоже. Мысленно запирает их на чердаке, чтобы не видеть. Однако они не слушаются. Сидят вокруг стола и пьют ром.

Ей нравится вспоминать их именно такими. Счастливыми – насколько это было возможно.

Том примеряет самодельный шлем. Том играет на пианино. Еще до телефонной книги, когда они и не думали покидать дом.

Телефонная книга была началом; тогда завертелись колеса сложного механизма, и жизнь тронулась из пункта «А» в пункт «B». От телефонной книги до поезда, от переписи на крыльце до ямы-убежища. Том-старший разбудил судьбу, дал ей понять: «Мы готовы, мы ждем своей участи».

И судьба распорядилась. По-своему.

Под опущенными веками Мэлори пытается мысленно зажмуриться еще раз, чтобы не видеть трупы – в коридоре, в гостиной, в спальне, у входа в подвал. Образы не уходят.

Насколько близко к ней тварь? Мерзкое существо, на которое посмотрела мама Олимпии после родов.

А вдруг это та же самая тварь?

Мэлори вздрагивает. Ужасная мысль!.. У каждого есть свой демон. У каждого своя тварь. Ждет, когда ты оступишься, потеряешь бдительность, посмотришь.

Нельзя терять бдительности!

Нельзя смотреть!

Мэлори мысленно опускает веки в третий раз, потом в четвертый. Мысленно запирает скрипучие двери, одну за другой. Сколько раз человек способен закрыть глаза? Насколько темной может быть твоя темнота?

Голоса на задней площадке… Там было двое мужчин, верно? Один дал команду другому. Один сказал, другой скинул. Она вздрагивает. Что сделано, то сделано. Ничего уже не изменить. Она думает о Рике и других, которые ослепили себя, чтобы на всю жизнь избавиться от угрозы.

Мэлори вжимается в стену. Гонит от себя мрачные мысли. Не здесь, не сейчас! Не в этой яме!

– Слушай, ты! Я не буду на тебя смотреть! – говорит она твари. – Никогда!

Голос предательски дрожит.

И вдруг ее охватывает безрассудное желание – взглянуть.

Она отталкивается от стены. Протягивает руки, будто сдается. Пусть срывает одежду. Трогает. Поднимает веки.

Мэлори стоит так, пока у нее не сдают нервы. Опускает руки. Отступает обратно в угол.

Кажется, тварь тоже шагнула вперед.

Вдох. Пауза. Выдох.

Мэлори сходит с ума. Сходит с ума от страха.

Она открывает глаза. Нет, не по-настоящему. Мысленно поднимает веки, за ними – еще, и еще, и еще. Открываются одна за другой двери, щелкают в ритме сердца задвижки.

Том тоже открывает внутренние заслонки. Всегда открывал – Мэлори уверена. Нельзя вечно прятаться. Единственная защита – действовать.

Надо бороться.

– Ты в ловушке! – говорит она твари. – Так же, как и я. Не жди, я не сдамся – слишком много чести! Вы заявились без приглашения, все у нас отобрали! Украли сестер, родителей, детей! Небо и землю, день и ночь! Мы теперь не смеем выйти на улицу и даже посмотреть в окно! Вы украли у нас вид из окна, и вообще – все виды, а с ними и будущее. Кто ты такая, чтобы бессовестно красть, а потом сидеть тут и ждать моей гибели? Хоть бы ты была ранена! Хоть бы ты отсюда никогда не выбралась! Хоть бы и вас когда-нибудь обокрали! Как, по-твоему, я должна растить детей? Как жить матери, если ее дети навсегда потеряли возможность видеть? Они даже не знают меня настоящую. Бедные мои дети!.. Я стала жесткой и подозрительной, я ничего им не разрешаю. Они только и слышат от меня «нет» и никогда не слышат «да». Нет, нет и нет! Тысячу раз «нет». Сто тысяч раз «нет»! Я вечно их одергиваю, день и ночь. До нашествия я была другой. А мои дети никогда другую меня не узнают. Ту девушку уже не вернешь… Даже если бы вы ушли, испарились так же внезапно, как напали… Я через многое прошла. Все мы натерпелись ужасов – по вашей милости. Вы изменили нас до неузнаваемости… Будьте вы прокляты! И мы никогда не узнаем, какими могли бы стать… Неизвестно, что подлее. Лишить детства – или взрослой жизни, которая могла бы быть без вас? Даже не знаю…

Мэлори охрипла. Она почти обессилела. Почти, но не совсем. Она продолжает:

– Никто не остался в стороне, в счастливом неведении. Мы все пострадали. Женщина, которая стоит перед тобой… Это не я! Женщина, которая живет в темноте, плачет с закрытыми глазами и уже семнадцать лет не веселилась… Это не я! Ее и женщиной-то трудно назвать, она ходячая повязка. Робот, вечно твердящий: нет, нет, нет, нет. Нет и еще раз нет! Можно выйти погулять? Нет, Том! Можно пошутить? Нет, Том! Что тут смешного? Нельзя в наше время улыбаться! Сиди и думай о тварях! А однажды я застала детей за игрой. Они бегали между домиками и кричали: «Я тварь! Посмотри на меня!» Надо было им разрешить. Разрешить им веселиться. А я не смогла. Да и сейчас вряд ли смогла бы. Я стала роботом. Вы убили все человеческое. Взгляды, подмигивания, разговоры с глазу на глаз, возможность встретить знакомого в парке, на прогулке, во встречной машине. Вы лишили нас общения, всех людей, с которыми мы могли бы подружиться. А сейчас ты сидишь со мной в проклятой яме и наблюдаешь, как я схожу с ума? Знаешь что? Катись к черту! Все катитесь куда подальше! Проваливай и дай мне умереть спокойно! Мы не заслужили нашествия, а ты недостойна быть со мной в мой последний час. Проваливай! Убирайся! Хватит сводить нас с ума! Хватит маячить перед носом и вынуждать зажмуриваться! Хватит! Проваливайте, откуда пришли! Вы же видите, что с нами происходит! Прошло семнадцать лет! Целых семнадцать! Чего вам еще нужно? Вы же нас убиваете! Вы все у нас отобрали! Вы пришли и принесли разруху! Я мать. В наше время матери могут лишь прятать детей от тварей – больше ничего. От вас! Мерзкие, прожорливые твари! Неужели вам недостаточно жертв? Когда это кончится? Вы наступаете и наступаете, воруете и воруете. И вот теперь мой сын вынужден с вами бороться, а дочка решила вас принять, а я…