Джефф Вандермеер - Странная птица. Мертвые астронавты

– Мосс?

Что-то незнакомое в лице девушки толкает мертвую астронавтку на этот вопрос. Что-то, чему нет места в памяти.

– Извините, но я не Мосс, – откликается девушка. – Меня зовут Сара.

Должно быть, лицо мертвой астронавтки выдало ее.

– Сара. – В этот раз – тверже. Блеск этих зеленых глаз, уверенность, в них живущая. Ужасно. Пусто. Безотрадно. Упав, мертвячка рассекает ладони о кораллы и скалы. Но – радуется боли, виду крови, холодному прикосновению воды.

Девушка тут же оказывается рядом, хватает ее – телесный контакт навевает куда больше воспоминаний, чем голос.

– Простите-простите! Я не хотела… честно… – Ее голос срывается в бормотание. Точно не она. Но от простой встречи с таким же человеческим существом на душе все же ощутимо легче.

– Вы давно так идете? У вас такой вид…

Астронавтка издает смешок – сухой, резкий.

– Не так давно. Недавно.

– А Мосс, подруга ваша… она жила здесь?

– Давным-давно. Когда-то.

– Она много для вас значила. – Это не вопрос.

Астронавтка кивает. Она не может заглянуть в голову Сары. Странное это чувство – одурение пополам с облегчением.

– И я похожа на нее? – озадаченно спрашивает Сара, будто решая загадку.

– О да.

Сара медлит, будто оценивая про себя некие риски.

Затем – обнимает мертвую астронавтку, пусть мягко, но крепко. Она не обязана, в конце концов, и астронавтка даже противится ей, пробует вырваться, но потом – обмякает. Нет больше сил быть сильной.

– Давайте я принесу вам что-нибудь поесть. И воды, – говорит Сара. – Ждите здесь, я сейчас вернусь!

Она уходит, и мертвая астронавтка старается не цепляться за нее и сохранить хоть какое-то чувство собственного достоинства. Нет смысла умолять ее задержаться. Надо проявить доверие.

Она ждет там, пока вода дразнится и плюется на камни. Вот какая-то одинокая птица дрейфует от берега, к ней присоединяется вторая. Ветер, бьющий в лицо, усиливается.

О, радость моя, что я буду делать без тебя?

Все и ничего.

И все же здесь, в приливных бассейнах, полных всякой причудливой жизни, так много от Мосс, и в Саре от Мосс тоже так много… Осознание причиняет боль, но она борется с ней. Возможно, если выбросить старую Мосс из головы, убрать ее образ с глаз долой, на освободившемся месте взрастет что-то новое.

Где-то там могла быть Грейсон, погибшая в пустыне безо всякой надежды. Где-то еще могла быть Грейсон, которой даже Сару не довелось повстречать. Где-то могла быть Грейсон, страдавшая меньше, но желавшая большего.

Но мертвая астронавтка оставалась в милосердной неопределенности где-то между этими точками на карте – и пребудет там всегда.

Грейсон застыла, не в силах и шелохнуться после столь долгого пребывания в движении. После гальванизирующего тепла объятий Сары. Которая, сама того не ведая, сказала ей столь многое, ничего не утаив. О радостях жизни. Радостях жизни без помех, без преследований. Без неестественных угроз. Без. Если ей вообще позволено думать о каких-то там радостях.

История продолжалась бы и без нее, без Компании, Лиса и всего остального. И все же их поиски продолжались. Даже без них самих. Будущее все равно останется будущим, в той или иной форме. Пока мертвая астронавтка не состарится. Или до конца света. В зависимости от того, что наступит раньше.

Грейсон лежала на мокром песке, глядя в безоблачное небо над берегом моря.

Чэнь стоял в прибое, глядя на волны. Она видела его своим больным глазом. Она всегда могла его видеть. Руку она держала в кармане, пальцы стискивали клочок бумаги, оставленный им. Стоит ли вернуть его Чэню? Стоит ли ей прочесть то, что там написано? Или просто встать и крепко обнять его? Слова давно уже растворились в пустоте. Сложенная бумажка дарила сухое, грубоватое касание, прошедшее вместе с ней многие тысячи миль.

Мы всегда будем рядом. Даже до того, как мы узнаем тебя.

Даже после того, как узнаем тебя. Даже тогда.

И теперь наконец-то она была свободна.

они прибыли в город

под злою звездой

не нуждались в тепле —

в них самих жил огонь

то, и так чем богаты

нет нам смысла давать

мощью первого взгляда

дано убивать

смысла нет никакого

за весь мир нам трястись

вот они снова дома —

все знаменья сошлись.

и пусть нет в лице качества

страшной школе под стать