Влад Тарханов - Разорванная цепь [СИ]

— Хорошо. Давай еще по стакану, а я останусь тут, на месте. Буду держать тебя в курсе всех дел.

— Давай.

А еще через сорок минут Роман был дома. Он снял с себя одежду, всю, принял душ, залез в кладовую, открыл тайник, в котором находилась одежда: комплект белья и спортивный костюм. Там же и пара кроссовок, нескольких купюр, отложенных в том же загашнике, должно было хватить на достаточно быструю дорогу в пункт назначения и обратно. Роман оделся, тщательно, неспешно. Он все всегда делал основательно. Сейчас самое надежное было не брать с собой никаких телефонов, да и оружие было бы лишней обузой. Машина? Он не настолько глуп, чтобы пользоваться собственной машиной.

Ему осталось не так много времени. Роман собрался и вышел на улицу. Он воспользовался резервным выходом, уверенный, что с этой стороны наблюдения не будет. Потайная дверь была надежно замаскирована. Добраться от улицы Мельникова на Большую Молчановку по почти что ночной Москве было не сложно и достаточно быстро, все-таки не час пик с его вечными пробками.

На встречу Роман прибыл на три минуты раньше срока. Это была квартира в удобном месте и в удобном районе. Но, самое главное, квартира была удобным местом для приватной беседы. Человек, встретивший Романа в прихожей, был вооружен. Но главным его вооружением был детектор шпионских устройств. Прощупав ночного гостя, охранник отошел в сторону, Рома прошел в комнату, где его ждал старик. Невысокий, седой, лет за шестьдесят пять, наверное. Старик был в хорошей форме, это Роман сразу же почувствовал, как только сел напротив собеседника.

— Здравствуйте, Роман! Разрешите так вас называть?

— Почему же нет.

— Меня зовут Константин Львович Переделкин. Я очень долго находился на государственной службе. Сейчас в отставке. Только, знаете, меня все еще привлекают для частных консультаций…

— Это приятно слышать, уважаемый, только в чем мой интерес?

— Разрешите, Роман, объяснить вашу ситуацию, хорошо?

— Слушаю.

— Вы человек, который известен на всю Москву своей осторожностью. Скажите, что заставило вас сделать такой неосторожный поступок? Я имею в виду то, что вы пошли на работу к Погожину. Деньги? Разве не известно, что бесплатным сыр может быть только в мышеловке? Хорошо, можете не отвечать. Пусть… Роман, у вас был шанс выполнить работу. Но ваш объект у меня, точнее, в моей конторе. Его девушка была приманкой. Но теперь ты можешь сказать ей спасибо, тебе повезло. Тебя не убьют во время операции по спасению заложников, например. Подумай сам, с логикой ты ведь дружишь, я это знаю: твой шанс достать парня и его бумаги равен нулю, но есть шанс спасти свою шкуру.

— Откуда мне знать, что вы не блефуете?

— Тебе босс говорил, как выглядят эти бумаги и что они из себя представляют?

— Да, в подробностях.

— Посмотри. Это всего два листа. В этой папке еще десять. Это все. Можешь смотреть, я разрешаю…

Роман стал внимательно рассматривать бумаги.

— Хорошо, это меня убедило. Что еще?

— Скажи, что будет делать твой новый босс в случае твоего провала?

— Что вы хотите сказать?

— Неужели судьба твоего предшественника ничему тебя не научила?

— Научила.

— Вот и прекрасно. Теперь появилась отправная точка для нашей работы. Мое предложение простое: ты начинаешь работать на меня, и на тех людей, которые стоят за мной. Мы гарантируем тебе и всем твоим людям жизнь.

— Это все?

— Это общее условие. Есть еще и детали. Детали как раз и требуется обсудить. И у нас на это очень мало времени.

Московская область. Егорьевское шоссе. Малаховка. 03 апреля 2010 года.

Валентин Андреевич Куприянов очень любил Маяковского. Он считал его самым гениальным поэтом двадцатого века. И не только, и не столько за стихи о партии, зачем? Он безумно любил раннюю лирику поэта, считал это вершиной поэтического искусства, и не принимал современных гонителей великого поэта. Он вообще считал, что современные трактовки, которые переворачивали мир с ног на голову, абсолютно не соответствовали истине. Для него было важно, чтобы любого поэта и его произведения судили только по их поэтическим свойствам, а не по их политическим взглядам, вот и сейчас он перечитывал томик любимого поэта. У него было три таких, абсолютно одинаковых, томика: один дома, один в рабочем кабинете, и еще один в портфеле, который он постоянно носил с собой. Куприянов перечитывал Маяковского только тогда, когда сильно нервничал, почему-то странный ритм ранних строк великого поэта успокаивал нервы милицейского чиновника. Был поздний вечер, пора было домой, получалось пока что все плохо. У него и так было дел по горло, а тут эта дурацкая беседа с господином Рукавишниковым, бес бы его продрал! Как только Валентин начал на Рукавишникова давить, как тот стал неприступным, как скала. И в таком отмазе, как будто никто ничего не понимает. Пришлось объяснить, что у милиционера такого ранга, как Куприянов, всегда есть чем прижать даже такого отъявленного депутата, как Матвей Рукавишников. Тогда разговор стал более конструктивным, конечно, давить на депутата нехорошо. У них, депутатов, своя крыша имеется, но какое это имеет значение? Ежели ты прокрышованый депутат, так тебе что, можно людей калечить? Впрочем, господин Рукавишников и пару мокрых дел имел за плечами, недоказанных, но только из-за его депутатства. Но у Куприянова на господина депутата был куда как более солидный козырь. Ну что для депутата убийство? Так, семечки… Куприянов усмехнулся. Ладно, умеем еще делать свое дело. Но больше всего его волновало то, что его племянница, Людочка, находится под серьезной угрозой, племянницу Валентин любил. У него своих детей не было, а из всей родни именно Людмила почему-то ему была больше других по душе. Сейчас надо было ехать домой, а завтра поутру организовать перевод Люды в более безопасное место. Нельзя было так рисковать, надо было сразу же их всех спрятать как можно дальше. Всех: и Люду, и ее родителей, конечно, сейчас можно много говорить о том, что было бы, если бы, да кабы… Лучше бы она с тем парнем… Павлом… не пересекалась. Но раз пересеклась, то и исходить надо из этого, конечно, делом занялся генерал Переделкин, но разве будет кому-то плохо от того, что и я подстрахую, тем более, родного человека подстрахую.