Олег Котенко - Божественная игра

— Что такое? — я поставил кружку на пол. — Куда делась невесомость?

Вместо ответа Пат показал на иллюминатор. Там была и звездная чернота, но… была и каменистая поверхность. Пустыня. Она простиралась далеко, но все же не оканчивалась горизонтом, как на Земле.

— Мы на планете?

Пат отрицательно покачал головой.

— Нет, на астероиде. Гигантский астероид. Он встал на нашем пути. «Барс» только-только вынырнул из дыры, как… Пришлось сесть, иначе врезались бы. Тяготение здесь есть, но очень слабое. Видишь?

Пат подпрыгнул на месте, вспорхнул до потолка и медленно опустился на пол.

— Кстати, ты плохо перенес прыжок. Как ты?

Как я… Я чертовски рад тому, что остался в живых, хотя и не понимаю почему. То пространство, через которое происходит прыжок, его так и называют Пространство, должно было смять меня подобно пивной банке. Такие у него законы — все живое и неживое, что не снабжено специальными средствами, выходит из Пространства искореженным, а порой и разорванным на кусочки. Только куски всегда слеплены вместе. А на сеансах нейропрограммирования в наше сознание вживляют нечто. Все, естественно, засекречено, ибо у каждой нации свои методы. Иногда более продвинутые, как у нас, иногда…

Я не знаю, как это все происходит, но с таким клеймом внутри пилот свободно проходит через Пространство. Любое судно, передвижение на котором в принципе подразумевает прыжки, оснащено «трансфером», устройством, подобным нашему «двадцать пятому кадру», как называют пилоты нейропрограммирование, вспоминая давние опыты с рассудком.

Я встал с кресла, прошелся по рубке, разминая мышцы. Гравитация и впрямь была слабой, ходить приходилось осторожно, чтобы не удариться головой о потолок. «Второй» старательно оттирал масляные пятна от приборной панели. Почему же он такой молчаливый? Его голос, слабый и немного сиплый, я слышал только однажды: при знакомстве. Может, он и не такой тупой, как говорил Пат.

Брюс не обращал на меня внимания, так что заводить разговор я не решился. Вместо этого сел в кресло — в ногах чувствовалась слабость. В кресло второго пилота. И вот тогда Брюс посмотрел на меня. Его взгляд был полон детской обиды — какая у детей обида, они готовы проклясть весь мир, все разрушить и сжечь, не задумываясь о последствиях. Прядь волос упала Брюсу на глаз, но он не смахнул ее в сторону, а продолжал смотреть на меня в упор. Губы его задрожали, лицо посерело. Кажется, еще секунда и он зарыдает.

И я встал и ушел в дальний конец рубки. Догадка горела во мне, испуская смрадный чад. Брюс — умственно отсталый. Нет, не дебил, конечно, не из тех, что пускают слюни, запустив палец в нос. Возможно, это даже не отсталость в развитии, а последствие крупного потрясения, нервного срыва… Да чего угодно. В мире много такого, что может превратить человека не то, что в чудака, — в тупого скота, который даже оправиться самостоятельно не может, а пищу в него нужно вливать с помощью трубки. Значит, богатенький дядюшка?

— Пат!

Он повернулся.

— Что?

— Рассказывай. Рассказывай все — о Брюсе. Иначе не посмотрю, не струшу — вынесу тебе мозги и вернусь на Землю, а Патрика Доннована объявлю преступником. Меня оправдают, а Брюса отправят в госпиталь, где ему и место!

Пат сел прямо на пол под иллюминатором.

— Значит, тебя неплохо информировали. Даже имя мое настоящее сказали. Ты из Внутренних? Из Внутренней Разведки?

— Нет, ничего такого. А имя твое было написано с обратной стороны вон той фотографии, — я показал на карточку, приклеенную к панели.

Пат густо покраснел. Наверное, ему было, что скрывать.

— А что еще было написано там? — спросил он, опустив голову. Я пригляделся к фотографии. Вот, это Пат, здесь ему лет восемнадцать. А этот мальчишка рядом с ним… Брюс! Они — братья?..

— Да, Майк, Брюс — мой брат. Он не дебил, как ты, должно быть, подумал. Он был нормальным парнем, но в пятнадцать лет дом наш загорелся. Он был там один. Брюса вытащили только через пять дней. Он надышался угарного газа, золы, он был чертовски испуган и голоден. Он выжил только чудом. После этого Брюс перестал разговаривать. Только через год мы впервые услышали его речь. Ты, Майк, не знаешь, как живут люди в госпиталях… для душевнобольных. Брюса хотели отправить в такой. И я забрал его к себе. Он не получает никакого жалования, но кто станет искать его в тысячах световых лет от Земли?

Пат поднял голову, я увидел, что его глаза красны и полны слез.

— Пожалуйста, Майк, молчи! Умоляю тебя, молчи… Пат зарыдал уже в голос. Видимо, та трагедия оставила глубокий шрам в его душе. Я ведь ничего о нем не знаю. Что стало с их матерью, отцом? Может, в ту ночь, когда горящий дом обрушился на их сына, они постарели на несколько десятков лет, а может… Пат и сам старше Брюса только на три-четыре года, но в его волосах отчетливо блестит седина. И я оставил Пата, подошел к его брату, «второму»… Нет, я никогда не стану так называть его. К Брюсу.