Людмила Козинец - Полёты на метле

Я чего-то такое сквозь зубы Дару сказала. Он переменился в лице и ушел.

В девятом часу заседание закрыли. Московский гость, окруженный небольшой толпой поклонников, отягощенных подозрительно булькающими сумками, отбыл в гостиницу. Остальные участники семинара разбрелись по своим делам. И, как ни странно, я осталась одна.

Это бывает. Это мне знакомо: каждый из тех, кто хотел бы пригласить меня в свою компанию, почему-то думает, будто я уже обязательно приглашена другими. И со спокойным сердцем не приглашает к себе. Вот интересно: а если мне когда-нибудь понадобится помощь — финансовая, деловая, физическая, человеческая — они тоже будут думать, что я обойдусь без каждого из них?

Что-то я устала. Я медленно спускаюсь по широким ступеням здания обкома. На последней меня останавливают двое робких людей.

— Простите, пожалуйста… мы вот случайно узнали… Это здесь литературный семинар?

Так. Эти еще откуда? Самотек, что ли? Так мне селить их некуда, пусть тогда ночуют на столе инструктора! В его кабинете! Я грозно смотрю на них.

Ба! Знакомые все лица… Передо мною, тиская потными руками толстенькие папки, стоят двое немолодых свежеиспеченных поэтов, именно те, что пытались воспитывать Дара! Ну, братцы! Ну, я вам ща-ас… Старший уполномоченный делает вид, что мы незнакомы.

— Да, да, вы не ошиблись, семинар здесь, но мы уже закончили, следующее занятие завтра в одиннадцать. Не нужно огорчаться, ведь помимо официальных заседаний есть еще и неофициальные. Понимаете меня? Зачем откладывать на завтра, поедем со мной, сейчас и посмотрим ваши произведения… ах нет, нет, нисколько не затруднительно, это моя работа… ну, что вы…

И потащила я их, ничтоже сумняшеся, в гостиницу к московскому мэтру. Зачем? Может быть, мне просто нужен был повод, чтобы пойти туда.

Когда мы пришли, в номере застали интересную картинку. Мэтр лежал на кровати, выложив свои красивые загорелые ноги в белых топсайдерах на спинку, курил и глядел в потолок. По стеночкам комнаты сидели слегка перепуганные семинаристы. Они сидели очень прямо, держа руки на коленях, смирные, тихие и трезвые, — хотя на столе помещались пустая бутылка из-под коньяка, початая поллитра водки, кусок черного хлеба и четыре тушки копченой ставриды. Мэтр глянул на нас сквозь длинные ресницы и спокойно приказал:

— Читайте.

Мои крестники сначала покраснели, потом побелели, потом устроили препирательства, кому первому начинать. Читали с полчаса. Мэтр слушал. Затем неохотно поднял с кровати длинное, неуклюжее, но удивительно грациозное тело, разлил водку в два стакана и предложил слегка охрипшим декламаторам выпить. Мне не предложил. Более того. Он вытянул в мою сторону длинный сухой палец и жестко сказал:

— Пусть она уйдет.

А чтоб ты скис. Я ушла. Но я ему этого не подарю… Да что я ему — на елке досталась?! Чего он надо мной измывается?

И вот, изволите ли видеть, в городе происходит литературный съезд, событие пока что уникальное для областного центра. Наверняка сейчас в десятке местных кафе устраивают бенефисы молодых дарований, у московского мэтра в номере и вообще взаимное сердец лобызание, а я, устроитель сего фестиваля, бреду одна по ночной улице и мечтаю только о том, чтобы выспаться. Десятый час…

И вдруг задергалась та ниточка моей души, что была привязана к Саньке. Тревога, дыша жаром, как больной пес, облизала мое лицо. Где ты, Санька? Что с тобою?

И я увидела — что. И не дай мне Бог видеть такое еще раз.

Санечка стоял, хоронясь за колонной старинного крыльца. Лицо его было до глаз укрыто шарфом, в рукаве брезентовой штормовки он прятал обрезок свинцовой трубы. За спиной Санечки светились большие окна центральной сберкассы, заканчивающей рабочий день. А в двадцати метрах от таящейся фигурки поэта (о, Господи! поэта!) только что тормознула машина Госбанка. Человек в штатских брюках, в форменной рубашке, прикрывающей кобуру — с пистолетом на бедре, прижав локтем пухлую черную папку — там удостоверение и доверенность на получение денег — покинул пыльный «газик» и скорым профессиональным шагом направляется в особнячок фальшивого ампира, где находится сберкасса, где на крыльце его поджидает Санька… Происходит обычная ежевечерняя инкассация выручки. Но поджидает Санька…

Да что я такое на этой Земле, чтобы терпеть подобные вещи?

И в следующее мгновение я — я! — выхожу из дверей сберкассы в штатской юбке и форменной рубашке, прикрывающей кобуру с пистолетом на бедре, прижав локтем пухлую папку — там удостоверение и доверенность на получение денег. Другой рукой я сжимаю зеленый мешок, завязанный веревочкой под пломбу. Я держу мешок чуть впереди себя — чтобы Санька увидел сначала его, чтобы не успел сообразить: вошел в сберкассу мужчина-инкассатор, а выходит…