Людмила Козинец - Последняя сказка о «Летучем Голландце»

…И в полночь в середине сентября порвался круг предначертания. Проколов бушпритом невидимый барьер времени, с шипением разрезая спокойную воду бухты, «Летучий Голландец» еще несколько минут двигался по инерции. Наконец остановился неподвижно. Погасли на реях огни Святого Эльма, обвисли в безветрии клочья парусов, оборванные снасти. Корабль бросил якорь у незнакомого скалистого берега.

Слева, закрывая полнеба, высилась гора — беспорядочное нагромождение валунов, словно разметанных взрывом вулкана. Справа замыкал бухту длинный змеистый мыс, рябой от облачных теней. В чистой аметистовой воде бухты дрожали отражения ранних огней и звезд. С берега доносились музыка, негромкий смех.

Мрачно, скорбно смотрели на незнакомый берег матросы «Летучего Голландца». Капитан медленно застегивал вытертый почти до основы бархатный камзол, шитый потускневшим уже серебром. Впереди у него была еще одна ночь на берегу, ночь, которая наверняка не принесет избавления и долгожданного покоя.

Лишь раз в сто лет мог сойти на берег капитан проклятого, давно уже мертвого корабля — для того, чтобы просить у живых искупления несчастным, заблудшим в безвременьи. Капитан Ван-Страатен… легенда сохранила его имя. Тяжело было на сердце у капитана. Сойти на неведомый берег, бродить ночью среди незнакомых людей и, заглядывая в их лица, искать, искать ту единственную, что бесстрашием своим согласится выкупить покой для вечных скитальцев, которых не принимает земля и отвергают глубины океана. И не найти. Ведь так уже было. Капитан помнит темный ужас в глазах девушек, который снова швырял команду его корабля в объятия бесстрастной вечности.

А нужно было, чтобы девушка отважилась обвенчаться о ним до рассвета. Но слишком широко разнеслась по свету черная молва о «Летучем Голландце», и обычно короткая людская память все никак не могла забыть ее. А девушки, выросшие у моря, с молоком матери впитывают все были и небылицы соленых глубин.

Под безнадежными взглядами матросов капитан и его помощник спустились в шлюпку. Берег качнулся и поплыл навстречу, напоминая неплотно сжатую горсть, полную горящих алмазов. Донесся запах степных трав, нагретого камня, зрелых, истекающих соком плодов, молодого терпкого вина. Гнетущая тоска сжала сердце капитана. Он жил на той благословенной земле, пил молодое вино, касался губами тугой кожицы золотистых плодов и был счастлив. Он был когда-то молод и горяч, верил в себя более, чем в бога и дьявола, и уж никак не собирался жить вечно. И вот… бороздит океаны призраком, став пугалом для своего же брата моряка.

Сначала хотелось только вырваться из невидимой темницы, а ныне… Ничего уже не хочется капитану Ван-Страатену, лишь покоя, лишь забвения. В теплой земле или в холодной пучине. Забыться, уснуть вечным сном. Неужели не искупил он еще дерзкую свою похвальбу?!

О, незнакомый берег, пошли капитану храбрую девушку, которая даст ему руку и вечный покой! И пусть ее доброе сердце простит мятежного моряка.

С этой молитвой капитан Ван-Страатен ступил на мелкую, обкатанную волной гальку. В нескольких шагах от кромки прибоя поднимались вверх ступени. Над ними дышала ароматной прохладой увитая глицинией арка. Лиловые грозди в вечерней росе касались лиц мореходов.

Навстречу неторопливо шли двое. Моряки с «Летучего Голландца» насторожились: какие они, первые люди этой земли и этого времени?

Двое мужчин негромко беседовали, часто кивая друг другу и, видимо, находя полное согласие.

— Дорогой мой, проблема героя в наше время неразрешима. Вы можете предложить альтернативу? Я — нет. Даже если на минуточку предположить, что я напишу этакого рыцаря эпохи НТР без страха и упрека, имея ввиду положительное его воздействие на умы молодежи, то… Нет, нет, ну что вы, я отлично знаю, что последует потом!

— Позвольте вам возразить. Наш читатель настолько истосковался по чувствам светлым, по герою цельному, что ваши усилия нашли бы благодарных ценителей.

— Милый мой, а критики?! На мою седую — не спорьте, не спорьте, седую голову немедленно обрушатся обвинения в незнании жизни, лакировании действительности, искажении сложного внутреннего мира человека, примитивизме и прямолинейности изображения нашего современника…

Увлеченные совершенно непонятным для моряков разговором люди поравнялись о капитаном. Один из них, небольшого роста, в смешном сером беретике на голове, повесил внушительную трость на сгиб локтя и обратился к Ван-Страатену: