Владимир Алько - Второе пришествие инженера Гарина

Дернув щекой, напружинившись, Гарин произнес:

– Господа, вы первые, кого я уведомляю, что на меня – Верховного лорд-протектора – определенными реакционными кругами Запада развязана самая настоящая охота… с целью моего физического уничтожения; что это за круги и правительства каких стран представляют, вы сейчас узнаете.

Собравшиеся за столом разинули рты; некоторые почти подавились своими кусками (кто косточками). Зоя впервые с нескрываемым юмором и интересом взглянула на Гарина: сама-то она и приблизительно не знала ничего такого, – установившая некогда через Валантена охранную слежку.

– Введите лазутчика, – хрипловато произнес Гарин.

В дальнем и пустынном юго-западном секторе городища велись последние наладочные работы. Наклонный штрек, идущий до глубины двадцати метров, от самого кабинета Гарина, через длинный туннель, соединял его с местом расположения последней боевой модели реактора.

После ряда заявлений и ультимативных угроз в адрес Соединенных Штатов и активизации Америкой военных приготовлений, Гарин принял решение о нанесении наказующего превентивного удара. Беря во внимание всю толщу полушария Земли, какую должен был пронзить луч, и возможное экранирующее действие ядра, им было предложено увеличить в несколько раз величину заряда ультралиддита, тем самым, повышая ответную защитную реакцию реликтового тела, и соответственно тому, выход энергии излучения. Таковая ожидалась 5-кратная к последнему, и 15-ти кратная к тому напряжению гравитационного луча, примененного у берегов южной оконечности Африки.

По расчетам технического штаба, никакой из известных на Земле материалов, в том числе и шамонит, не смог бы выдержать такой взрыв. Решение Гарина было как парадоксальным, так и единственно приемлемым: вся модификация реактора готовилась стать одноразового использования. Взрыв в «расстрельной камере» – укол «зародыша» – выход луча, – был бы единой фазой разрушения и самого реактора. Вся проблема заключалась в такой синхронизации отдельных промежуточных звеньев, чтобы они шли с опережением друг друга в одну тысячную долю секунды. Этим и была сейчас занята команда Гарина. Кроме того, опасаясь спонтанных ядерных реакций на пути следования гравитационного шнура такой напряженности, Радловым, среди всех прочих мер безопасности, было предложено обнести реактор двухметровым бетонным саркофагом с прослойками свинца. Его последние замеры показали, что некоторые щелочноземельные металлы при таких условиях склонны к реакции трансмутации и выбросу нуклеатидов цезия и стронция.

Гарин готовил особенный ход – перевод партии в положение цуцванга, когда любое активное противодействие только усугубляло бы позицию противника.

Горизонт на полнеба был засвечен яркими лиловыми сумерками. В разрыве облаков к земле неслись звезды. По нижнему краю облаков пробегала рогатая вздрагивающая тень – отсвет загадочной космической жизни, – уподобившейся богу Сатурну, пожирающему своих детей.

Форт готовился к своему последнему и решительному бою. Все вымпелы были подняты, орудия начищены до блеска, топки полыхали… Заряды илема копились. Дренирование в атмосферу происходило непрерывно. Грозы и ливни размывали границы оазиса, зеленое пятно разрасталось… Пески пустыни, схваченные перегноем, травяным покровом, корневищами не успевали впитывать влагу. Днем влажная дымка смазывала очертания этого острова, было душно, тяжело дышать, как только бывает в лесах Амазонии, и даже ночь не привносила прохладу.

Платформа неслась на высоте четырех метров в направлении зарева. Вцепившись в поручни ограждения, в пилотском шлеме, с шарфом поверх комбинезона, Зоя расширенными зрачками вглядывалась в даль. Над ее головой слышался посвист гибкого металлического крыла дельтавидной формы. Индикатор токоприемника – толстая кварцевая трубка – ярко-оранжево полыхала. Положив руки на штурвал, Зоя взяла несколько вверх и в сторону. Платформа описала горку, заметно накренившись, подобно запущенному бумерангу, и вновь легла на прежний курс. Это было последнее изобретение Гарина – геоплан, использующий электростатическое поле Земли и одноименный потенциал илема. Но сейчас все это – рычаги управления и посвистывающее крыло, и сами путы тяготения казались Зое лишь слабым намеком на то, что она еще с чем-то связана. Полет, звездная ночь, простор – были лишь канвой ее воли и свободы. Разве Солнце взяло бы ее в свой ближний план, если она была бы отягощена хоть какой-нибудь бренностью. (Зоя с благодарностью вспомнила Солнце). На душе ее, и, правда, посветлело. Хандра, дурные предчувствия, не оставлявшие эти последние дни, отошли. Зоя освободила правую руку от перчатки, прижала к груди. Под стеклянной гладью холодной ткани ей послышался толчок. И все-таки во всем этом не было чего-то по-настоящему родного, а так, как если бы она повторила чей-то чужой сострадательный жест.