Марго Па - Белый город

«Father?

– Yes, son.

– I want to kill you…

…

– This is the end, my friend, this is the end…», – Джим Мориссон в наушниках…

И снова – капли воды, и снова – важнее казаться, чем быть. Маленький мир от зимы не укрыть. Круговая порука счастья до тех пор, пока слова: «Нельзя! Невозможно!» не вытеснят из лексикона все остальные.

Полине хочется закричать: «Мама! Ты же знаешь, что в детстве я так и не научилась ползать. Я сразу пошла и падала плашмя. А папа купил мне помочи и ловил в полете, чтобы я не разбила лоб об пол или асфальт. Я помню их: такие блестящие, зеленые, с бубенцами и упругими резинками вокруг плеч. Я висела на них, и мне было так хорошо! Ты говоришь, что я не могу помнить себя в два года, но я помню. И я не поползу никогда, мой удел – падать и расшибаться. Если только кто-то не поймает в падении…»

И еще: в лексиконе Полины нет и не будет слова «ожидание». Ее жизнь слишком коротка для того, чтобы думать о долгосрочных вложениях вроде мужа, который все простит и всем обеспечит, детей от него и загородного дома. Дай Бог, успеть расплескать все, что накопилось внутри, раздать, раздарить себя по кусочкам, чтобы не уносить нетронутую душу под землю, не обрекать ее на гниение заживо, на лживую улыбку с рекламных плакатов в воскресный вечер, на смерть после жизни. Ведь Рай ей давно уже не светит. Дай Бог, успеть все и всех вобрать в себя, вычерпать до последней капли, чтобы утолить ненасытную жажду обреченного, жажду каждого дня как последнего. Бесконечная гонка по вертикали до разрыва души на пределе усталости… [41]

«И белый сахар в перерывах, – вдохнет она, – и Белый город. И пляж…»

Давно, еще в детстве, оттирая следы маркера от школьной парты, она поняла, что принадлежит к той когорте индивидуалистов, которые, единожды соединив четыре точки тремя линиями, вышли за пределы листа, и теперь никто и ничто, кроме них самих, не сможет повлиять на их жизнь.

Нас слишком долго учили брать и копить. Но обретаем мы лишь теряя. Потому что обретаем свободу, а значит СЕБЯ. Вот он, истинный смысл свободы, когда ты уже ничего не боишься, потому что нечего больше терять. Даже самое насыщенное вчера не в силах утолить голодное сегодня. Дыши, но здесь и сейчас!

Полине снился поезд, шедший в Рай. Общий вагон: незнакомые люди мешали водку с вином и пивом, жадно допивая все, что горит, ведь ТАМ алкоголя не будет.

– Этот поезд – не в Рай! Вас обманули! В Рай летят только самолетом! – пыталась перекричать их гомон Полина. Конечно, ее никто не слышал. Но даже если услышал, то не поверил бы.

А поезд тем временем набирал ход – быстрее, еще быстрее. На предельной скорости стены вагона разорвало ветром. Ведь и поезд, и люди внутри него были бумажными. ОН вырезал их умелой рукой и не сказал зачем…

На белой стене над кроватью кто-то повесил картину: рука, разрывающая чистый лист бумаги, а за неровными его краями полыхало пламя костра.

«Если долго смотреть на огонь, то внутри пламени увидишь Белый город», – снова вспомнились Полине слова легенды.

Часы на прикроватном столике по-прежнему молча настаивали на трех часах после полудня. Рядом с часами кто-то незримый, проникший в Полинину комнату в отеле без ее на то согласия, поставил чашку с кофе. Под ней ждала записка:

«Хранители Белого города разгневаны: слишком много в воздухе витает плохих мыслей, злых слов и несчастных историй, слишком многие писатели убивают своих героев. Все это меняет мир, он становится все более и более жестоким. Сознание определяет бытие [42] . Мир летит к катастрофе. Единственный выход мы видим в том, чтобы сочинять истории со счастливым концом. Поэтому всем писателям надлежит быть сегодня в три часа дня после полудня по указанному ниже адресу и потрудиться на благо человечества» .

Далее следовал адрес и приписка:

«Явка обязательна.

Дресс-код: розовые очки.

Кофе следует пить БЕЗ САХАРА»

Полина рывком поднялась на кровати, что-то легкое соскользнуло с одеяла на пол и тоненько звякнуло о кафель. Розовые очки. И по стеклу от падения пошла трещина – извилистая кривая несогласия и внутренних противоречий.

– Истории со счастливым концом писать неинтересно, и главное – их никто не читает! Вспомните хоть одно великое произведение, где был бы стопроцентный хэппи-энд и никто бы не умер? И чтобы никем из героев не пришлось бы пожертвовать?

«Искусство» (правда души) и «искусственность» (самообман) – подбор однокоренных слов с противоположным значением как поиск себя в условиях раздвоения личности на правду и ложь, свет и тьму, любовь и смерть…