Юлия Латынина - Клеарх и Гераклея

Что, однако, было толку в победе знати: не успел Дарий поклясться уважать ее права, как извел весь род Виндафарны, возведшего его на престол!

Что же до Эллады, там всегда борются народ и лучшие люди, года не проходит без резни, и, по моим подсчетам, только в самой Элладе изгнанников — тридцать тысяч.

И эллины напрасно хвастаются, что у них нет законной сильной власти. Потому что там, где в случае затруднений для государства не предусмотрена законом сильная власть, там такая власть возникнет помимо закона. А персы напрасно гордятся, что лишь приближенным дозволено советовать царю, потому что не советуют они, а льстят и клевещут.

Не такая, однако, власть была при Кейанидах: был и царь, и знать, и земледельцы, и все три власти как бы взаимно ограничивали и стесняли друг друга.

После этого встал один перс, Менастан, обнажил меч, вонзил его в щель между плитами и сказал:

— Шесть злых сущностей подтачивают царскую власть: неумение выбирать советников, непостоянство в решениях, вероломство, зависть к чужой славе, ненависть к подданным и пуще всех — злая судьба. Твой предок, Артабаз, был вместе с Дарием, тебе и быть у нас во главе.

Митрадат возразил:

— Нет, Менастан. Я добиваюсь не царства, а справедливости! Датем старше меня и из рода Отаны, и я клянусь, что покончу с собой, если меня принудят занять его место.

Так началось великое восстание наместников.

Клеарх вернулся в Гераклею в начале месяца анфестериона. В этот день носят Диониса — многие увидели в этом благоприятное предзнаменование. Говорили также, что ему ведомы тайны магов. Войска Клеарха окружили пританей. Обратившись к сбежавшемуся народу, Клеарх сказал, что хотел бы быть посредником между советом и народом.

— Если вы считаете, что сами можете справиться с жестокими членами совета, то я готов уйти и не вмешиваться в ваши распри; если же не уверены в своих силах, то я готов защищать вас.

Эта речь не убедила народ. Агарид, окруженный приспешниками, закричал:

— Клянусь Зевсом, этот наемник Митрадата лжет! Олигархи готовы скорее лишиться свободы, чем имущества! А что терять нам?

Слова Агарида показались людям еще убедительнее, когда совет шестисот избрал Клеарха эсимнетом, как некогда его деда. Люди не расходились и жгли факелы.

В тот же вечер Кратон, Архивиад и Клеарх составили список членов нового совета. Архивиад настаивал на том, чтобы членов было тридцать, по десять от каждой старинной филы, но Клеарх сказал:

— Нас и так будут сравнивать с тридцатью тиранами!

Список увеличили вдвое, по лучшему представителю из каждой сотни; тайно предупредили людей, чтобы они собрались вечером в доме эсимнета. За Филоксеном Клеарх послал своего брата Сатира.

Этот Сатир был еще ребенком, когда Клеарха изгнали, сейчас ему было девятнадцать, он был красив, застенчив и мечтателен. Детство он провел бы в бедности, если бы Филоксен, дядя по матери, не взял мальчика в дом. Потом, однако, стали приходить деньги, а год назад уезжавший из Гераклеи трапезит-сириец продал ему свой дом, немного варварский и один из самых роскошных в городе.

Портики вокруг дворика были двухъярусные, а сам дворик в центре дома напоминал скорее не маленькую агору, только окруженную хозяйственными постройками вместо лавок, а сад.

Филоксен, Сатир и еще шестеро членов совета опоздали — их задержала толпа. Кричали все что угодно: одни — о заговоре олигархов, другие клялись, что оракул велел Клеарху раздать земли и простить долги.

Опоздавшие вбежали во дворик; юношу внезапно поразили темнота и тишина; только шелестела персидская яблоня, вдалеке ворчала толпа; Сатир оглянулся — с корточек под яблоней щурился наемник пафлагонец. Где остальные?

На двухъярусной галерее замелькали факелы, сад осветился, как сцена; вошел Клеарх со свитой; под руку с ним — народный вожак, Агарид. Сатир отступил, поскользнулся и полетел на землю, влажную, хотя дождя не было вот уж неделю. Клеарх был с мечом в руке, короткий плащ обмочен кровью.

— Что это значит? — закричал Филоксен.

Клеарх расхохотался, как пьяный:

— Город позвал меня воевать с боспорским царем. Где же я возьму воинов лучше городского ополчения? А где же я возьму ополчение, если у граждан нет земли? Даже из земель, конфискованных у меня, ни единого клочка не осталось у бедняков.

Филоксена швырнули к ногам Клеарха. В душе у Сатира что-то непоправимо треснуло, он бросился к брату в ужасе:

— Ты обещал никого не убивать!