Харлан Эллисон: Вы слушаете

Особенно если учесть тот вес, что она набрала за последние лет пять. И тем не менее - у нее имелся любовник.

Джордж Реймс. Мой босс. Вернее - мой бывший босс.

И никакого более-менее реального долга перед семьей я уже не чувствовал.

У Альмы были дом и Зузу. А кроме того, как теперь выяснилось, - еще и Джордж Реймс. Этот жирный боров!

Через две недели я превратился в настоящее отребье. Грязный, небритый... Но кому до этого дело? Кто мог меня увидеть? А если бы даже и мог ~ кого я тут интересовал?

Понемногу моя первоначальная враждебность переросла в куда более конкретную ненависть ко всем окружающим. Шастая по улицам, я в кровь избивал ни в чем не повинных людей. Поразительные во мне обнаружились наклонности!

Я направо и налево раздавал пинки женщинам и затрещины детям... Я был безразличен к воплям и стонам своих жертв. Разве могла их боль сравниться с моею? Тем более что никто из них даже не захныкал. Все это было лишь в моем воображении. Порой я молил, чтобы хоть кто-нибудь завизжал или заныл. Молил хоть о каком-то признаке боли - признаке, способном стать доказательством моего присутствия в их мире. Доказательством того, что я еще существую.

Ни звука.

Две недели? Ад! Потерянный Рай!

Прошло немногим более двух недель с того самого дня, как Зузу устроила мне бойкот, и я худо-бедно обрел себе пристанище в вестибюле отеля "Сент-Мориц". Лежал я там на кушетке, надвинув на глаза позаимствованную у прохожего шляпу, - и тут звериная жажда разрушений вдруг вновь меня охватила. Тогда я сбросил ноги с кушетки и сдвинул шляпу на затылок. Потом приметил мужчину в плаще. Мужчина, прислонившись к табачному киоску, увлеченно читал газету и усмехался себе под нос. "Вот скотина, - подумал я, - какого это черта он там веселится?"

Тут я окончательно разъярился, вскочил с кушетки и ринулся на любителя свежих новостей. А он меня заметил и отступил на шаг в сторону. Я-то, конечно, ожидал, что он так и будет читать свою газету, - даже когда я на него наброшусь. Так что его движение совершенно застало меня врасплох. Налетев животом на ящик с сигарами, я едва не испустил дух.

- Ай-яй-яй, приятель, - стал выговаривать мне мужчина в плаще, помахивая длинным пальцем прямо у меня перед носом. - Стыдно. Очень стыдно. Не так ли? Кинуться на человека, который тебя даже не видит!

А потом он взял меня сзади за брюки и воротник и швырнул к двери. Я протаранил этажерку с почтовыми открытками и плюхнулся на живот. Долго скользил по отполированному полу. Остановился аж у вертушки.

Боли я даже не почувствовал. Уселся прямо на полу - и взглянул на мужчину. А тот стоял, подбоченясь, и оглушительно хохотал. Я так и уставился на него, онемело отвесив челюсть.

- Что, приятель, мух ловишь?

Я так обалдел, что даже не смог закрыть рот.

- Ты! - наконец завопил я. - Ты видишь! Ты меня видишь!

Он грустно фыркнул и отвернулся.

- Конечно, вижу. - Мужчина направился было прочь, но потом все же остановился и взглянул на меня через плечо. - Не думаешь же ты, что я один из этих? Он обвел рукой суетившихся в вестибюле людей.

Такое мне и в голову не приходило.

Мне казалось, я один попал в этот переплет.

Но здесь оказался еще один - в том же плачевном положении, что и я!

Ни на секунду я не допускал, что он, в отличие от остальных, способен меня видеть - и в то же время остается частью их мира. С того самого мгновения, как он швырнул меня через вестибюль, я не сомневался - мы с ним попали в одну переделку. Но чувствовал он себя при этом, казалось, до странности непринужденно. Как будто все вокруг - один большой бал. А он его распорядитель. Потом мужчина все же направился прочь.

Когда он стал нажимать кнопку лифта, я вскочил на ноги, недоумевая, зачем он это делает. Ведь для него лифт не мог остановиться, если им управлял человек. А так оно, разумеется, и было.

- Эй, постойте! Подождите минутку...

Тут лифт открылся. В кабине стоял пожилой мужчина в мешковатых брюках.

- Я был на шестом, мистер Джим. Слышу вас - и тут как тут.

Пожилой подобострастно улыбнулся мужчине в плаще, которого, оказывается, звали Джим. А этот самый Джим снисходительно похлопал приятеля по плечу.

- Спасибо, Дэнни. Поднимемся в мою комнату.

Я направился к ним, но тут Джим легонько пихнул Дэнни и с неприязненной гримасой на лице указал в мою сторону.

- Наверх, Дэнни, - приказал он.

Дверцы стали закрываться. Я подбежал к лифту.

- Эй! Подождите секундочку. Моя фамилия Винсокки. Альберт Винсокки. Как в той песенке. Ну, вы-то ее знаете. "Поднажми, Вин..."