Харлан Эллисон - Вы слушаете

Стакан с апельсиновым соком уже стоял на столе, и было слышно, как Альма возится в кухне по соседству. Она, как обычно, что-то ворчала себе под нос. Пожалуй, это одна из немногих дурных привычек моей жены. Вообще-то, у нее ласковое, доброе сердечко, но порой, раздражаясь, Альма начинает ворчать. Нет, Боже упаси, никаких таких непристойностей - да к тому же еле слышно. Но все-таки и ноет, и зудит, и страшно раздражает. Не уверен, знала ли она, что меня это раздражает. Нет, не уверен. По-моему, Альма и не подозревала за мной каких-то болееменее реальных симпатий или антипатий.

Ну, так или иначе, она там ворчала и бубнила - и я крикнул:

- Душенька, я уже в столовой. С добрым утром.

И принялся за газету и сок. Кислятина.

Газета была полна обычной чепухи, а чем еще может быть апельсиновый сок как не апельсиновым соком?

Минуты, однако, шли, но Альмино ворчание не прекращалось. Пожалуй, оно даже стало громче и недовольнее.

- Ну где же он? И ведь знает, что я терпеть не могу ждать завтрака! Ну вот! Яичница подгорела. Да где же он там, наконец!?

Так это и продолжалось - хотя я уже во второй раз крикнул ей:

- Альмочка, будь добра, прекрати. Я здесь. Я уже спустился. Как ты не понимаешь?

Наконец Альма, пылая негодованием, проследовала мимо меня в гостиную. А там, стоя у подножия лестницы рука на перилах, нога на нижней ступеньке, - закричала в воздух:

- Альберт! Да спустишься ты, наконец? Ты что, опять залез в душ? У тебя разболелись почки? Мне подняться?

Да-а, это было уже слишком. Я отложил салфетку и встал с дивана. Потом подошёл к ней сзади и как можно вежливее сказал:

- Альма, что с тобой, солнышко? Я же здесь.

Никакого впечатления.

Она продолжала завывать, а несколькими мгновениями спустя двинулась наверх. Я так и сел на ступеньку в полной уверенности, что Альма сошла с ума, потеряла слух или еще что-нибудь. Итак, после двадцати семи лет счастливого замужества моя жена тяжело заболела.

Я просто не знал, что делать. Совсем растерялся. Потом решил, что лучше всего будет вызвать доктора Хершо. Пройдя через комнату, я набрал номер. Телефон прозвонил трижды, прежде чем доктор поднял трубку и прорычал:

- Алло?

Звоня Хершо, я всегда чувствовал себя виноватым независимо от времени суток. У него был такой суровый тон. А тут я совсем потерялся. Голос доктора приобрел решительно удушливую важность. Надо думать, он только-только выбрался из постели.

- Простите, что разбудил вас, доктор, - торопливо заговорил я, - это Альберт Винсок...

Он оборвал меня:

- Алло? Алло?

Я начал снова:

- Алло, доктор. Это Аль...

- Алло? Да кто там еще?

Я уже не знал, что сказать. Наверное, что-то приключилось со связью и я во всю мочь завопил:

- Доктор! Это...

- А, ч-черт, - проорал Хершо и бросил трубку.

Я так и застыл на месте с телефонной трубкой в руках. Боюсь, на лице у меня тогда отражалось дикое изумление. Неужели все сегодня оглохли? Я собрался было перезвонить - но тут на лестнице появилась Альма. Моя жена громогласно восклицала:

- Ну куда, в самом деле, мог подеваться этот человек? Ничего мне не сказал! Встал, оделся и вышел! Даже без завтрака! Ну и ладно. Мне же меньше хлопот.

Глядя прямо сквозь меня, она прошла мимо и удалились на кухню. Положив трубку, я тупо уставился ей вслед. Это было уже слишком! Последние несколько лет Альма явно стала обходить меня вниманием. Временами, казалось, просто игнорировала - я говорил, а она не слушала, я дотрагивался до нее, она словно не чувствовала. Таких случаев становилось все больше. Но это было уже слишком!

Я вошел в кухню и подкрался к Альме сзади. Она даже не обернулась. Спокойно продолжала отчищать стальной щеточкой подгоревшую яичницу со сковородки. Я завопил ей в самое ухо: "Альма!" Она не обернулась и ни на миг не прервала своего ворчания.

Тогда я выхватил у нее сковородку и со всего размаху грохнул проклятой железякой по крышке плиты. (Необыкновенно отчаянный для меня поступок. Но согласитесь - и ситуация была просто отчаянной!) Альма даже не вздрогнула от грохота. Невозмутимо подошла к холодильнику и вынула оттуда подносы. Потом принялась его размораживать.

Это послужило последней каплей, что переполнила мое терпение. Швырнув сковородку на пол, я вышел из кухни.

Так разъярился, что готов был клясть все на свете. Что это еще за игра такая? Ну ладно - пусть Альма не желает готовить мне завтрак. Пусть это еще одна ее маленькая прихоть, с которой я должен смириться. Так почему же она так прямо этого не сказала? Что за ерунда? Это уже слишком!