Кристофер Прист: Подтверждение (Лотерея)

(Однако на островах это был не единственный язык. Имелось огромное количество диалектов, а многие группы островов использовали собственный язык. Впрочем, существовало и нечто вроде островного эсперанто, на котором говорили – но не писали – по всему архипелагу.)

Однажды, после того как корабль покинул Марисей, меня внезапно осенило: что мой язык называется английским. В тот же день, в поисках защиты от жары и солнца, я заметил на шлюпочной палубе старый, приваренный к стенке надстройки щит. На протяжении многих лет его раз десять красили белой масляной краской, но различить рельефно выступающую надпись, выдавленную на нем, было очень легко. Она сообщала, что это защита от брызг, но, на мой взгляд, на языке островов не имела никакого смысла, и я тотчас же понял, что корабль этот французский или когда-то был французским.

Но где находились Франция и Англия? Я просмотрел все карты Архипелага, изучил берега и названия, но усилия мои были тщетными. И все-таки я знал, что я англичанин, и где-то в глубине своего смятенного рассудка сохранил несколько французских слов, которых было достаточно, чтобы заказать выпивку, спросить дорогу или поздороваться.

Как мог английский язык распространиться по всему Архипелагу в качестве государственного языка и языка общения?

Как все те наблюдения, что я сделал за это время, усилили доверие к моей внутренней жизни и углубили мое недоверие к реальности?

Чем дальше на север мы уходили, тем меньше пассажиров оставалось на борту. Ночи стали холодными, и большую часть времени я проводил в каюте. В последний день я проснулся с чувством, что уже теперь готов сойти на берег. Первую половину дня я провел, в последний раз перечитывая рукопись, потом что-то сказало мне, что я наконец могу читать ее с полным пониманием.

Мне казалось, что читать нужно на трех уровнях.

Первый уровень представляли слова, которые я действительно вписал в машинописный текст – отчет о поступках, которые так смущали Сери.

Дальше шли примечания и дополнения, внесенные Сери и Ларин (карандашом и шариковой ручкой).

И, наконец, то, что я не написал: скрытый смысл строк и некоторые обороты, намеренные пропуски и само собой разумеющиеся связи.

Все это было описанием меня. Меня, который все это должен был написать. Меня, который вспоминал себя и сам себе делал предсказания.

В моих словах сохранялась жизнь, которую я вел до лечения на Коллажо. В замечаниях Сери была жизнь, которую я воспринимал, она существовала в цитатах и рукописных дополнениях. В моих умолчаниях была жизнь, к которой я возвращался.

Там, где рукопись заканчивалась, я определил свое будущее.

Перед Джетрой был еще один, последний остров, мрачный гористый клочок суши под названием Сиэл, к которому мы приблизились вечером. Все, что я знал о Сиэле, рассказала мне Сери, она была родом оттуда, а еще это был ближайший к моей родной Джетре остров. Наша стоянка у Сиэла казалась необычно долгой: с корабля сошло много людей и я видел, что было выгружено много груза. Я нетерпеливо расхаживал по палубе, желая скорейшего окончания моего долгого путешествия.

Пока мы стояли в порту, настала ночь, но едва мы отплыли и обогнули темное, крутое предгорье, я увидел впереди, на низком берегу огни огромного города.

Вечер был холодным, море сильно волновалось.

На борту царила тишина; с Сиэла в Джетру плыло немного пассажиров.

Потом кто-то подошел и встал позади меня. Не поворачивая головы, я уже знал, кто это.

Сери сказала:

– Почему ты убежал от меня?

– Хотел вернуться домой.

Она взяла меня за руку и прижалась ко мне. Она замерзла.

– Ты злишься, что я последовала за тобой?

– Нет, конечно нет, – я обнял ее, поцеловал холодное лицо. Поверх блузки на ней была тонкая ветровка. – Как ты меня нашла?

– Вернулась на Сиэл. Все корабли, идущие в Джетру, заходят туда. Надо было только подождать, пока придет нужный.

– Но почему ты преследуешь меня?

– Я хочу быть с тобой. И не хочу, чтобы ты оставался в Джетре.

– Я плыву не в Джетру.

– Нет, именно туда. Не обманывай себя.

Огни города приблизились, резко и холодно блестя над поднимающимися темными волнами. Облака над ними были словно темные, закопченные апельсины. Редкие острова, видневшиеся позади корабля, казались нечеткими призрачными силуэтами. Я чувствовал, как они ускользают прочь, освобождают меня.

– Я там родился, – я кивком указал вперед. – Я родился не на островах.