Роберт Силверберг - Ч. де Линт - Страна сновидений Р. Силверберг - Письма из Атлантиды

Она подумала о матери. Колдовством можно было бы ее вернуть, ведь так? И тогда все пошло бы по-старому, как было до ее гибели. Нормально. А не наперекосяк, как сейчас.

— У тебя трудности в отношениях с людьми, — сказала Лусевен.

Эш смерила ее злобным взглядом. И откуда эта сказочная тетка взялась, чтобы говорить ей такое?

— Можно подумать, вам все обо мне известно, — сказала она.

— Я знаю, что обстоятельства сложились для тебя непросто, — начала Лусевен.

У Эш вырвался горький смешок.

— Уж вы-то знаете.

— Но я действительно знаю, — сказала Лусевен. — И я была на твоем месте. Моя мать умерла, когда я была еще девочкой. Отец бросил меня. Все было, как у тебя. Держалась вызывающе, отчаянно хотела как-то приноровиться к этой жизни, но не могла, потому что было во мне что-то такое, что для моих сверстников за пределами понимания.

Как я себе представляю — и насколько я помню то время, — у тебя есть два пути. Ты можешь поддаться своей печали и прожить всю оставшуюся жизнь в такой же пустоте, как сейчас, а может, и еще хуже. Или тебе удастся что-то с собой сделать.

Эш хотелось спросить Лусевен, что случилось с ее матерью. Она хотела посочувствовать, разделить ее боль и, может быть, таким способом облегчить гнетущее, ужасное чувство, которое не отпускало ее. Но все та же непостижимая злость ни за что не позволила бы ей пробить брешь в стенах, которыми она отгородила свое внутреннее «я» от остального мира. Стены были необходимы. Потому что если и впускаешь кого-то, то потом испытываешь одну лишь боль. Был всего один способ выжить — полагаться только на самое себя, и все.

В ней боролись два желания. Эш чувствовала, что одна половинка ее души отдана Лусевен — та ее нежная сердцевинка, глубоко упрятанная под внешним слоем показной грубости, ласковый ребенок, слишком сильно когда-то обиженный. Но стоило ей заговорить, как именно эта самая грубость скривила губы в презрительной усмешке.

— Да? — сказала она. — И каким же образом?

— То, что ты делаешь прямо сейчас, — помогаешь своей кузине, — неплохое начало.

— Подумаешь! Как будто это такое уж важное дело — помочь маленькой мисс Ясное Солнышко.

— Ты могла бы брать с Нины кое в чем пример, — сказала Лусевен.

Это же самое ей твердили и в школе. Почему ты хоть в чем-нибудь не похожа на свою кузину? У тебя ведь такие способности, а ты их просто тратишь по пустякам.

Психиатр, к которому отправили ее дядя с тетей, тоже оказался не лучше.

— Мне смертельно надоело слушать про Нину, — сказала она.

— Она хороший человек.

— А я — нет?

— Я этого не сказала.

— Ага, ей, может, и нетрудно быть такой. Она везучая.

— О чем ты? — спросила Лусевен.

Ее голос звучал так по-доброму, так искренне. И поэтому, потому что — Бог знает почему — казалось, что Лусевен в самом деле принимает все это близко к сердцу, Эш почувствовала, что у нее на глазах закипают слезы.

Я не буду реветь, поклялась она себе. Не буду.

Но в груди стало так тесно, что едва можно было дышать, и Эш поняла, что теряет власть над своими слезами.

— Ничего, — с трудом выдавила она. — Давайте… давайте не будем об этом…

— Но…

И тут горе захлестнуло ее с головой.

— Ее любят хотя бы родители! Довольны? Вы это хотели услышать? Ей не говорили: «Ты не нужна нам» или… или «Катись и подыхай»…

Плотину прорвало. Она отвернулась, по щекам ручьями лились слезы. Лусевен потянулась было к ней, но Эш резко оттолкнула ее руку.

— Не трогайте меня! — закричала она.

Сотрясаясь от рыданий, она пятилась назад, пока не оказалась на краю обрыва. Лусевен держалась в отдалении. Она стояла, обхватив себя руками, на плече сидел ворон с горестно взъерошенными перьями, а над головой кружил ястреб, оглашая воздух тревожными криками, от которых кровь стыла в жилах.

— Твоя мама тебя любила, — тихо проговорила Лусевен.

Эш только сильнее зарыдала.

— Она не хотела покидать тебя… уходить так, как случилось.

От этих слов боль Эш стала еще острее.

— Ведь ты веришь этому, правда?

Эш смогла только кивнуть.

— А твой отец — просто ничтожество, потому что отказался от тебя.

— Л-легко… вам говорить…

— Перестань, Эш, — сказала Лусевен. Она приблизилась на несколько шагов, а звук ее голоса действовал как благотворный бальзам. — В мире полно таких людей, как он. Людей, которые думают только о себе. Людей, которые не хотят отвечать за своих близких. Людей, которые не умеют любить…

Эш повернула к Лусевен страдальческое лицо, все еще мокрое от слез, и проговорила, глотая слезы вперемешку со словами: