Сирил Корнблат - Синдик

— Да, — Ф.У.Тэйлор откашлялся, — старину Амадео Фалькаро и его друзей называли уголовниками. Их обзывали бутлегерами, когда они поставляли людям спиртное, не беспокоясь об акцизах или общественном долге. Их обзывали контрабандистами, когда они продавали на Юге дешевое масло, а на Севере — дешевый маргарин. Их обзывали фальшивомонетчиками, когда они продавали дешевые банкноты и сигареты. Их обзывали налетчиками, когда они отбирали барахло у богачей и передавали его другим людям по приемлемой цене.

Они были уголовниками. Столпами общества были банкиры.

Эти банкиры, управлявшие обществом, которые, когда они говорили, считались гласом истины в последней инстанции, которые считали кощунством, когда кто-то не разделял их взглядов, возможно, для своего времени они были тем лучшим, что когда-либо было придумано…

Отец Амвросий обсосал остатки селедки, вытер руки, покопался в развалах своего сундука, нашел гусиное перо и лист пергамента. Он тщательно протер текст смоченной в уксусе губкой и с удовольствием убедился, что тот прекрасно сошел, оставив ему совершенно чистый лист, где он мог написать свою проповедь. Он подрезал и заточил перо, ожидая, пока пергамент высохнет, и подумав рассеянно, что же он такое стер. (Это была последняя оставшаяся копия Анналов Тацита, VII, i-v.).

А теперь за работу. Проповедь должна была быть посвящена началу мясопустной недели, с которой пойдет время поста. Мысли отца Амвросия блуждали в поисках текста. Пост… селедка… покаяние… великий грех… корыстолюбие… ростовщичество… расплата за грехи… богатенький молодой сэр Болдуин в своем полуразвалившемся замке на холме… снова селедка сейчас и per saecula saeculorum, пока сэр Болдуин не искупит свой грех.

В этот момент сэр Болдуин с важным видом вошел в келью. Отец Амвросий почтительно встал и произнес с едва заметной фальшью: «Pax vobiscum».

— Чего? — спросил сэр Болдуин, хлопая своими глупыми голубыми глазами. — А, ты имел в виду меня, падре. Не очень-то хорошо с твоей стороны обращаться ко мне по-латыни. Я говорю на языке короля норманнов. Я хочу сказать, что если этот язык хорош для Его Величества Ричарда, то он хорош и для меня. Итак, чем могу быть полезен, падре?

Отец Амвросий мягко напомнил ему: — Вы пришли повидать меня, сэр Болдуин.

— Как ты сказал? А! Итак, я пришел. Я охотился на великолепного оленя, падре, и я потерял его след после того, как все утро преследовал его. Я хотел бы знать, к кому из святых можно обратиться за помощью по такому ерундовому делу. Я хочу сказать, что я хотел показать парням, что такое настоящая охота, и мы нашли этого оленя, а он исчез. Не думай, падре, это были хорошие ребята, и они не подшучивали надо мной, но разговоры такого рода слышны кругом, и в этом нет ничего хорошего, не правда ли? Поэтому ты скажешь мне, как друг, кто из святых может представить эту историю в наилучшем для меня свете?

Отец Амвросий подавил в себе желание заскрежетать зубами, задумался и сказал: — Думаю, это святой Хуберт, он занимается охотой на оленя.

— Отлично, падре! Значит, Снятой Хуберт, Хуберт. Я не забуду, у меня есть кузен, которого зовут Хуберт. Я уже несколько лет его не видел, бедняжка. У него был свищ — он жил только жидкой пищей и не мог сесть на коня, чтобы поохотиться. Бедняга! Ладно, я ухожу, — нет, есть еще одно дело. Думаю, что в это воскресенье ты будешь читать проповедь против ростовщичества, ведь так? Эта деревенщина золотарь имел наглость заявить мне, что я должен отдать ему Фоллоуфилд! Сорок акров, и у него есть наглость заявлять мне, что они больше не мои! Будь другом, падре, сделай с кафедры несколько намеков в его адрес, чтоб он понял, кого ты имеешь в виду, хорошо?

— Ростовщичество — это грех, — осторожно проговорил отец Амвросий, — но причем тут Фоллоуфилд?

Сэр Болдуин с оттенком раздражения покрутил кончики своих светлых усов.

— Факт тот, падре, что я этому парню сказал, когда занимал у него двадцать марок, что залогом будет Фоллоуфилд. Я спрашиваю тебя, падре, моя ли это вина, что мои арендаторы — ворующие саксонских свиней лентяи, и я не могу выбить из них деньги?

Приходской священник не подал виду, что его это задело. Он сам по происхождению был чистокровным саксонцем.

— Сделаю все, что в моих силах, — сказал он. — И, сэр Болдуин, прежде чем вы уйдете…

Молодой человек остановился в дверях и обернулся.

— Перед тем, как вы уйдете, позвольте спросить, когда вы заплатите за места в церкви, не говоря уже о церковной десятине?