Сирил Корнблат - Карточный домик. США глазами фантастов

— Опять деньги! — закричала жена. — Ты себя убиваешь, Уилл! Брось ты эту биржу и давай уедем куда-нибудь, где можно жить по-человечески…

Не желая слушать упреки, он хлопнул дверью и, стоя на ковре в коридоре, поморщился от пронзившей его боли: язва напомнила о себе. Дверь лифта мягко открылась, и лифтер с улыбкой сказал:

— Доброе утро, мистер Борн. Сегодня чудесная погода.

— Прекрасно, Сэм… — буркнул с угрюмым видом У. Дж. Борн. — Я только что расчудесно позавтракал.

Сэм, не зная, как отнестись к его словам, на всякий случай выдавил из себя жалкое подобие улыбки.

— Ну, что сегодня на бирже? — закинул было удочку Сэм, когда кабина лифта остановилась на первом этаже. — Двоюродный брат — он собирается стать пилотом — посоветовал мне отказаться от акций «Лунные развлечения». «Бюллетень» считает, что их выпустят еще больше.

У. Дж. Борн хмыкнул:

— Да я б вам не сказал, даже если бы и знал. Вы ничего не смыслите в биржевых делах. Ровным счетом ничего, если думаете, что это похоже на игру в кости.

Всю дорогу до офиса в такси он кипел от злости. Сэм, миллионы сэмов не проворачивают «дел» на бирже, но именно они влияют на положение, именно они создали Великий Бум 1975 года, на волне которого продолжает счастливое плавание «У. Дж. Борн Ассошиэйтс». Сколько же времени продлится благополучие? При этой мысли он снова почувствовал резь в желудке.

Он приехал в 9.15. Работа в офисе уже шла полным ходом. Гудящие телеграфные аппараты, мигающие табло и торопящиеся посыльные сообщали самые последние, самые свежие новости с бирж Лондона, Парижа, Вены. Скоро подключится Нью-Йорк, потом Чикаго и Сан-Франциско.

Может быть, это случится сегодня. Может быть, Нью-Йорк сообщит о значительном падении цен на акции «Лунных рудных и сталеплавильных». Может быть, Чикаго, нервничая, откликнется на это резким сокращением сбыта предметов потребления, а «Ута ураниум» в Сан-Франциско из солидарности сделает то же самое. А быть может, тревожная весть о панике на бирже Токио уже несется вместе с восходящим солнцем через всю Азию в Вену, Милан, Париж, Лондон и врывается в Нью-Йорк, как вал, сокрушающий все на своем пути, захлестывая только что открытую биржу.

«Карточный домик, — подумал Борн. — Карточные домики один на другом. Вытяни одну карту, и все они рухнут, превратятся в беспорядочную кучу. Может быть, именно сегодня это и случится».

Мисс Иллиг уже вписала в его настольный календарь с десяток имен его личных клиентов, звонивших по телефону. Он не обратил на них никакого внимания и в ответ на ее приветственную улыбку сказал:

— Соедините меня с мистером Лорингом.

Лоринг долго не подходил к телефону, а у У. Дж. Борна все кипело внутри. Лаборатория напоминала хлев, и, когда Лоринг погружался в работу, он был слеп и глух ко всему, что отвлекало его. Но надо было признать и его достоинства. Он был никчемный, нахальный, его комплекс неполноценности был виден за версту, но он умел работать.

В трубке послышался наглый голос Лоринга:

— Кто это?

— Борн, — буркнул он. — Как дела?

Молчание.

После долгой паузы Лоринг ответил небрежно:

— Я работал всю ночь. Кажется, у меня получилось.

— Что вы имеете в виду?

Очень раздраженный голос:

— Я сказал: кажется, у меня получилось. Я послал часы, кошку и клетку с белыми мышами на два часа. Они благополучно вернулись назад.

— Так вы считаете… — хрипло начал У. Дж. Борн и облизал губы. — На сколько же лет? — спросил он бесстрастно.

— Мыши мне не сказали, но я думаю, что они пробыли часа два в 1977 году.

— Я выезжаю немедленно, — рявкнул У. Дж. Борн и повесил трубку. Под удивленные взгляды сотрудников он пронесся через офис и выскочил на улицу.

А если он соврал… Нет, он не мог соврать. В течение шести месяцев, с того самого момента, как он пробился к Борну со своим проектом машины времени, он высасывал деньги, но он ни разу не лгал. С грубой откровенностью он говорил о собственных неудачах и сомнениях в том, что машина когда-либо будет работать. Но теперь, радовался Борн, все обернулось самой великолепной сделкой за всю карьеру. Четверть миллиона долларов за шесть месяцев, но предвидеть состояние биржевых дел на два года вперед стоило по меньшей мере миллиард! Четыре тысячи к одному — радовался он про себя; четыре тысячи к одному! Два часа для того, чтобы узнать, когда потерпит крах Великий биржевой скачок 1975 года, а затем уже, все зная наперед, — обратно в офис, чтобы скупать акции до самой последней минуты бума, а потом на вершине благополучия выйти из игры — богатым на всю жизнь, на всю жизнь независимым от превратностей судьбы.