Сэмюэль Гей - Утросклон

Без робости вошел он к редактору в кабинет в со значением положил перед ним свой труд.

- Что это? - вскинул голову редактор и удивленно посмотрел на Монка.

- Здесь то, что надо. Из самых первых рук, прочитайте, - стараясь быть спокойным, сказал Монк и торжественно удалился.

У себя в кабинете он затих в ожидании, что его скоро позовет шеф. Несколько раз трезвонил телефон, но Монк не поднимал трубку. Ему не хотелось распыляться. Он готовился к самому нелицеприятному разговору с редактором и подбирал доводы, согласно которым его статья должна была как можно скорее увидеть свет.

Время шло, но его не звали. Монк уже волновался, удивляясь такой нерасторопности редактора. Только в середине дня в кабинет заглянул рассыльный!

- К шефу!

Наконец-то!

... Заметно волнуясь, Монк предстал перед начальством. Гарифон читал полосу завтрашнего номера газеты и не замечал Монка. Тот терпеливо стоял, ожидая знака внимания. Редактор поправил какое-то слово и принялся читать дальше. Тогда Монк без приглашения сел в кресло. Гарифон, по-прежнему пробегая глазами строчки, спросил, будто обращаясь к самому себе;

- Мне интересно знать, подготовлены ли письма к печати?

Не получив ответа, он сверкнул глазом на Монка.

- Да, письма, те самые, что я давал тебе на прошлой неделе?

Монк молчал, потому что писем никаких ему не давали, и это была обычная причуда Гарифона - когда надо было придраться, он выдумывал всякую ерунду.

- Я их дал на прошлой неделе! - разъярился редактор. - Времени у тебя было достаточно. Вместо того, чтобы работать, ты приносишь мне какую-то чушь, - он потряс статьей. - Я прочитал этот бред.

- Это не бред, - сдержанно и твердо сказал Монк. - Это правда.

Редактор с ужасом и удивлением посмотрел на Монка, будто у того вдруг отпали уши или на голове вырос кактус.

- Пока я не вышел из себя... Пока я не вышел из себя, - шипел редактор, сминая листки, исписанные почерком Монка. - Забери эту глупость! - протянул он бумажный ком. - И никому никогда больше не показывай это. А если хочешь работать у нас и дальше, советую постоянно помнить, как называется наша газета.

Монк принял отвергнутую статью спокойно и молча.

Он научился держать себя в руках, он будет биться до последнего.

- В Ройстоне ежегодно отдыхает тридцать тысяч курортников. Тридцать тысяч! - назидательно поднял палец Гарифон. - На пляж завезли песок с тонизирующими, стимулирующими препаратами... А ты тащишь такую грязь... Все, наш разговор окончен. Иди работай.

Монк не уходил. Он сидел в кресле и улыбался.

- Вы успокоились, Гарифон? А теперь давайте говорить. - Монк принялся расправлять скомканные страницы.

Редактор при этом застыл в самой неестественной позе, будто его гвоздем прибили к спинке стула. От приступа бешенства он не мог выдохнуть и наконец гаркнул что есть силы:

- Вон! Вон отсюда!

И Монк понял, что проиграл, что все его доводы и аргументы, мольбы и требования власть имущий шеф перечеркнул резким, как росчерк пера, словом. Но он еще на что-то надеялся, распрямляя измятые листки у себя на коленях. Когда он поднял на редактора глаза, он увидел, что Гарйфон справился с собой и успокоился. В груди тревожной птицей шелохнулась надежда - а вдруг? Гарйфон вдруг доверительным тоном заговорил:

- У меня, дружище, есть для тебя задание. Газете нужна притча про комара, который летал по лесу, шумел, звенел, порядком всем надоел и его в конце концов прихлопнули. Напиши в завтрашний номер. У тебя получится.

Если бы сейчас Гарйфон рассмеялся, Монк разбил бы ему голову, вырвал последний глаз, перегрыз бы горло, но лицо у шефа было серьезным, и лев, проснувшийся в Монке, вновь улегся на подстилку. В руках хрустнула бумага. Монк молча вышел из кабинета.

IX

Когда Монк, непонятый и униженный, покинул кабинет, редактор незамедлительно вызвал своего заместителя и поручил ему особо тщательно контролировать статьи и репортажи Монка. "Он слишком много о себе понимает", - сказал редактор, и это был почти приговор. Это значило, что при малейшей словесной неточности, какой-либо сомнительной мелочи или просто согласно предубеждению всякая статья будет возвращаться Монку бесчисленное количество раз. Он станет нервничать, переживать, отчаиваться, сомневаться в своих способностях к писанию и в конце концов должен либо пасть в ноги с повинной, либо взять расчет.

Приняв решение по поводу нового, но такого строптивого репортера, редактор походил по кабинету и, взглянув на часы, увидел, что подошло время обеда.