Раскосые тёмные глаза Гены сузились, лицо его стало жёстким и непроницаемым, как у древнего восточного воина.
— Иди домой, — сухо сказал он; это звучало почти приказом. — Надо будет — позовём.
— Ген…
— Данька, я не шучу.
Даниль заморгал, отступая. Мрачный Гена — это было что-то ужасающе неправильное и пугало больше, чем проблемы со стихийными божествами.
— Гена… — начал Сергиевский, понимая, что в ближайшее время расспрашивать его по поводу загадочных программ не сможет, а эксперименты Ящера к происходящему могут иметь отношение самое прямое, — а…
— Я тороплюсь, — отрезал Гена почти зло. — Закрой кабинет, ключи на столе.
И ушёл через точки.
Даниль выругался и упал на стул.
Он знал, что однажды интуиция его подведёт, и следовало ожидать, что подведёт она, по закону подлости, в самый неподходящий момент, но что этот момент окажется настолько неподходящим… Исходя из логики и опыта, аспирант решил сначала дать Гене наболтаться, а потом уже перейти к важным вещам — и вот, пожалуйста, случилось непонятно что, главный практик института рванул разбираться, и ни спросить, ни предупредить Даниль не успел… Сергиевский почувствовал себя беспомощным и разозлился.
Три вещи всегда действовали на него благотворно — страх, шок и злость. Страх перед Ящером заставлял его совершенствоваться; шок заставлял забыть о страхе, смелый от неожиданности Даниль разгонял адский зверинец и реанимировал мёртвых… а перед злостью отступали и страх, и шок. Ленивый Даниль злился крайне редко, но способен был в этом состоянии, кажется, на всё.
Мир не сошёлся клином на Гене.
Был ещё один человек, который мог рассказать о программах Лаунхоффера. Отправляться домой и сидеть там тихо Сергиевский точно не собирался; он намерен был любой ценой выяснить, что происходит, а потому достал мобильник, вызвал адресную книгу и почти успел позвонить Ане Эрдманн.
Он едва не выронил телефон, когда тот взорвался звонком у него в руке. Подлая интуиция снова включилась, мурашки ссыпались по спине, уведомляя об исключительной важности связи. Сергиевский готов был увидеть на экране фамилию Ящера, но вышло проще.
Аннаэр позвонила первой.
— Даниль, — сказала она так тихо, что он с трудом различил слова, — мне нужно с тобой поговорить. Это важно. Ты можешь сейчас прийти к крыльцу клиники?
Даниль медленно вдохнул и выдохнул, успокаивая не вовремя и помимо воли разыгравшиеся нервы.
— Могу, — ответил он сухо и сумрачно. — Сейчас.
Мрачная Девочка ждала его у дверей клиники. Уже почти стемнело, но огни фонарей отражались в чистоте свежего снега, и слабое свечение подымалось к небу от замёрзшей земли. Аннаэр не следовала институтской моде на летнюю одежду зимой, на ней были тёплые сапоги, украшенная тесьмой дублёнка и пуховый оренбургский платок вместо шарфа и шапки.
— Здравствуй, — сказал Даниль.
— Добрый вечер.
Эрдманн говорила как-то невнятно, не глядя в глаза, и Сергиевский заподозрил неладное.
— Что-то случилось?
Аня быстро глянула на него.
— Я должна была раньше поговорить, — сказала она. — Просто очень много работы было. И статья ещё эта…
— Так в чём дело? — почти грубо спросил Даниль.
— Эрик Юрьевич мне рассказал.
«Опаньки, — обалдело подумал Даниль. — О чём?»
— Даниль, — теперь Аннаэр смотрела на него прямо и пристально, почти сверлила взглядом. — Пожалуйста, не вмешивайся.
— Во что?
— Ни во что. Сейчас… происходит много важных событий. Но они не должны касаться тех, кого… не должны.
— Это как? — жёстко поинтересовался аспирант. Кто-то, помнится, уже просил его не вмешиваться, и кажется, это был Координатор.
— У Эрика Юрьевича много сложных разработок, — холодно сказала Аня; тон Даниля не понравился ей. — Он проводит опасные эксперименты. Некоторые из них завершаются неудачно.
— Вот, значит, как? — Даниль выпрямился, нехорошо искривив губы.
— Не перебивай, — сказала Аня таким голосом, что усмешка пропала с его лица. — Эрик Юрьевич несёт полную ответственность за то, что делает. И если опыт заканчивается плохо, если его последствия могут быть опасными, он исправляет свои ошибки! — голос её зазвенел, — понимаешь? На свете очень мало людей, которые могут Эрику Юрьевичу помешать, но так уж вышло, что ты один из них. Если ты вмешаешься, ты можешь всё испортить.
На скулах Даниля заиграли желваки.
— То есть, — сказал он, — Лаунхоффер где-то ошибся. То есть теперь он что-то исправляет.
Читать дальше