Патриция Вентворт - Вмешательство мисс Сильвер. Когда часы пробьют двенадцать

Мид Андервуд проснулась словно от толчка. Что-то разбудило ее — какой-то звук — но вот какой именно, она так и не поняла. Он вернул ее к реальности из сна, где она гуляла с Джайлзом Армитейджем, — Джайлзом, которого больше не было в живых. Но во сне он был не мертвым, а теплым и живым. Они шли рука об руку и были счастливы.

Она с отвращением и горечью прислушивалась к звуку, который ее разбудил. Всего лишь раз до этого они были так близки во сне. Иногда он звал ее, и от его голоса сжималось сердце, иногда нашептывал что-то, и она не могла разобрать слов, но в этом сне не было слов — только невыразимое ощущение счастья и умиротворения.

И она проснулась. Едва они вновь обрели друг друга, как она проснулась и снова потеряла его. Она села в постели и прислушалась. Вот уже третий раз за ночь она просыпалась от этого приснившегося звука. Но кругом стояла тишина. И ей никак не удавалось вспомнить, что это был за звук. Ветер? Но ночь выдалась такая тихая. Проезжающая машина, крик совы, летучая мышь, бьющаяся в стекло?… Там, снаружи, что-то двигалось, или этот шум доносился из квартиры наверху?… Мид одну за другой отвергала все догадки. Машина бы ее ни за что не разбудила. И не сова то была — совсем не тот звук, ничуть не похожий на крик совы, она точно это знала. И не летучая мышь. Да где это видано, чтобы летучая мышь колотилась в оконное стекло? Половицы в старом доме толстые, сколочены на совесть и не пропускают никаких звуков ни сверху, ни из тех квартир, что расположены рядом.

Она инстинктивно обернулась к окну. Луна взошла, но ее закрывали облака. Светящийся ореол, подобный занавесу, скрывал не только луну, но и ночное небо, и деревья, растущие перед окном, — два старых вяза, реликты, сохранившиеся еще с той поры, когда границей сада служила живая изгородь, а место, где теперь стоял дом, было открытым полем. Мид подошла к окну и выглянула наружу. Старомодное окно со скользящими двойными рамами, слишком тяжелыми, чтоб открыть их без помощи шкива, было закрыто. Верхняя половина заходила за нижнюю оконную панель. И потому Мид могла смотреть на улицу только через два слоя стекла, мало того — еще и через туманную пелену за окном.

Она ухватилась за шкив и приподняла обе панели. Теперь через окно в нижней его части видно было хорошо. Но туман никуда не делся, белесый от отсвета невидимой луны, и разглядеть через него что-либо было невозможно. Так что ничего она и на этот раз не увидела. Тихая туманная ночь, луну затянули облака, весь дом спит, только она, Мид Андервуд, бодрствует, безжалостно вырванная из счастливого сна в реальный мир, где утонувший Джайлз Армитейдж лежит где-то на дне морском.

Мысли ее были преисполнены печали и горечи. Она проснулась и разрушила сон, в котором была вместе с Джайлзом, потому что была трусихой, потому что до сих пор ее подводили нервы, — вот и сейчас она испугалась, проснулась, и разбудило ее эхо катастрофы, произошедшей три месяца назад где-то посреди Атлантики. Пора бы уже преодолеть этот страх, пора прийти в себя. Ей хотелось работать, трудиться до полного изнеможения, быть слишком занятой, чтобы услышать то, что она слышала сегодня ночью, увидеть то, что видела. Сломанные ребра зажили, рука — тоже. Но видно, сердцу, чтобы излечиться, нужно больше времени, нежели костям. Она была готова умереть вместе с Джайлзом, но он умер в одиночестве. В больничной палате она узнала, что жизнь покинула его, а она осталась жить и теперь была предоставлена самой себе.

Так она и стояла на коленях, собирая остатки храбрости, прежде чем впасть в агонию депрессии, отталкивая ее от себя дюйм за дюймом. «Я скоро начну работать, и мне сразу станет лучше. Меня обязательно примут на хорошую работу. Сейчас я полдня занимаюсь этими посылками — все лучше, чем ничего. И все так добры ко мне, особенно тетя Мейбл, жаль, что сама она как-то не очень мне нравится. Но она очень, очень добра. Только было бы гораздо легче, если бы я могла уехать прямо сейчас и не видеть, как все эти люди меня жалеют».

Туман холодил ее лицо, грудь, обнаженные руки. Давил на глаза, точно марлевая повязка. В голове звучали жалобные причитания из баллады «Мэри Гамильтон»: «И на глаза повязку мне они надели вдруг, и не смогла я видеть вновь тебя, мой милый друг». Ужасно!.. Вот что чувствовала она той ночью, когда корабль пошел ко дну и вместе с ним — ее Джайлз.