Петр Бобев - Белый лоцман

Они гнались за ним около двух миль, пока стрекот окруженных со всех сторон кальмаров, среди которого раздавались и плеск пингвиньих крыльев-плавников, и фырканье китов, не потянул их снова назад к редкостному пиршеству.

Искусанный, посрамленный и обиженный этим незаслуженным нападением, Белый не посмел сразу же последовать за ними.

Такая злоба! И за что? Ведь он не сделал им ничего плохого! Он пришел к ним как друг, как свой к своим. Он искал только дружбы, а они…

Внезапно издалека до него долетел непонятный вой, глухой вой. Это был и не кит, и не касатка. И вдруг Белый вздрогнул — так выл тот разбившийся о рифы железный кит, на котором приплыл его приятель. Взглянуть?

Не долго думая, он заскользил по серым волнам туда, откуда долетал этот страшный рокот.

Туман неожиданно исчез, словно срезанный ножом. Ветер усилился и вымел последние его клочья. Океан посинел, заискрились солнечные блики. И Белый увидел темный корпус китобойного судна.

Маленький быстроходный корабль несся над волнами, из трубы его вылетали тучи черного дыма. Встретившись с ним, Белый поплыл рядом и стал с любопытством разглядывать его.

На высокой передней палубе группа моряков суетилась около какого-то особенного предмета, а на вершине мачты, в подвешенной корзине, будто птица в гнезде, сидел человек и смотрел в бинокль.

Заметив в океане кипящий круг, в котором подскакивали окруженные кальмары и два длинноруких кита, наблюдатель в корзине радостно вскрикнул. Корабль резко повернул в ту сторону и лег на борт; следом за ним потянулась длинная пенистая борозда, а две высокие, расходящиеся клином волны поползли к горизонту.

Киты (Белый узнал их — Меченая со своим детенышем), ничего не подозревая, продолжали охотиться. Беззаботные, довольные обильной добычей, они взлетали над водой, словно дирижабли, и снова с шумом шлепались в волны. Затем открывали свои огромные рты и глотали оглушенных моллюсков.

Судно сбавило ход. Моторы смолкли. На палубе наступила тишина, такая угрожающая тишина! Человек, пригнувшийся около странного предмета на носу корабля, впился в китов своими серыми глазами, как хищная птица. Вдруг раздался страшный гром. Из странного предмета вырвался огонь, и гарпун-граната полетел вперед, увлекая за собой толстую веревку. Он ударил в спину Меченой, но попал косо, не в нужное место, отскочил и, поранив шею китику, бултыхнулся в воду. В тот же миг загремел второй взрыв. Это разорвалась граната гарпуна.

На поверхность всплыли убитые кальмары. У китеныша хлынула из спины кровь, и он стал медленно тонуть. Меченая обезумела. Неужели ее дитя убито? Материнское горе, удвоенное собственной болью, заставило ее в ярости устремиться к кораблю. Доплыв до него, она подскочила над волнами и обрушилась на палубу. Корабль задрожал, накренился на одну сторону, но успел выпрямиться.

При этом неожиданном толчке гарпунщик, стоявший на носу корабля, и боцман, сидевший в корзине на мачте, не смогли удержаться и полетели в воду.

На палубе, проломленной ударом массивного тела, началась паника.

Китиха же, опомнившись после своего страшного прыжка и довольная, что отомстила, подплыла к сыну, медленно погружавшемуся в глубь океана, нежно обняла его своими четырехметровыми руками, и пользуясь лишь одним хвостовым плавником, быстро вынесла на поверхность.

Снова подступивший туман окутал корабль и спасательную шлюпку. Послышались тревожные крики, ругань.

Наконец гвалт смолк. По спущенному трапу поднялись под град насмешек дрожащие от холода гарпунер и его помощник. С них ручьями стекала вода. И странно, сейчас их глаза не походили на глаза хищников. Они смотрели испуганно, кротко. Оба почти бегом пересекли верхнюю палубу и скрылись в своей каюте. А китобойный катер осторожно двинулся вперед. Два матроса, стоявшие на его носу, наматывали веревку на вал, вытягивая пустой гарпун.

Белый уловил сквозь туман призывные крики своих соплеменников. Пир закончился и те, вечные скитальцы, снова отправлялись в путь. Подчиняясь своему инстинкту, Белый понесся на эти крики — следом за теми, кто не хотел его; понесся следом за своим ненавистным врагом, который причинил ему самое большое зло в жизни — заставил его в одиночестве скитаться по свету.

Еще два дня тащился Белый за своим стадом, смущенный, с чувством раздвоенности. Иногда, после стычек с остервенелыми самцами, он вспоминал скалистый остров и оставленного друга, с которым было так хорошо и спокойно. Тогда какой-то неясный порыв тянул его плыть назад — туда, сквозь туман, к острову, к другу. Но лишь на мгновение…