Петр Бобев - Белый лоцман

Затем поднялся наверх и вынес утопающего на воздух. Человек начал оживать, взмахнул скованно руками, но снова потонул. И опять дельфин извлек его на поверхность.

Машинально, все еще не придя в себя после падения, человек вцепился руками и ногами в массивное тело своего спасителя, который ударил хвостом и понесся к острову.

Чудовище, увлеченное уничтожением остатков лодки и несколько утолившее голод крупной рыбой, осталось позади, скрытое мглой, а двое — дельфин и его странный наездник — стремительно неслись сквозь свинцовые волны к спасительному острову.

Человек, прильнув в отчаянном объятии к округлому гладкому телу, наклонял голову, чтобы устоять перед налетающими водяными холмами, закрывал глаза, когда они ныряли в них, и глубоко вдыхал воздух, когда снова оказывался на их кипящих гребнях.

Он должен был удержаться, любой ценой удержаться на этом скользком теле! Потому что позади была сама смерть, беспощадная, ненасытная с цепкими растопыренными щупальцами. Должен!

Неожиданно сквозь вуаль тумана показалась заливаемая пеной волн скала перед маленьким фьордом. Человек соскользнул со спины своего спасителя, доплыл до берега и, выкарабкавшись из воды, задыхающийся, раздавленный усталостью, распластался на спине. А в ногах у него угрожающе ревел прибой.

Ночь уже давно опустилась над миром, мрак окутал все: и океан, и утесы, а человек продолжал лежать неподвижно, как мертвый. Белый беспокойно метался по заливу.

Но вот черная пелена разорвалась, и выглянула луна. Только среди расколотых каменных громад еще клубился туман и то открывал их на мгновение, то снова окутывал, словно растворяя в своей белой влаге.

Наконец несчастный зашевелился, поднялся и, сев на скалу, обхватил колени руками.

Перед ним лежал океан, черный, как бы нереальный, слившийся с небом. Местами блестели извивающиеся ленты морских течений. И ему казалось, что вдалеке он видит другие берега, острова и перешейки, покрытые снегом. Призрачные волны плескались о берег, и лишь лунная дорожка трепетала, будто живая.

— Эх, Белячок! — сказал он. — Уж не сон ли мне приснился? — И махнул рукой: — Ну и жизнь!..

Не понимая ничего, но успокоенный звуком его голоса, Белый довольно шлепал по воде хвостом.

И вдруг среди шипенья волн он услышал далекое щебетанье, короткие крики.

Он понял: где-то за рифами проходит стадо Оскаленного, его стадо.

Не задумываясь над тем, что он делает, дельфин, охваченный силой непреодолимого инстинкта, роем воспоминаний, бросился следом за ними.

Как это случилось? Как он забыл о своем друге?

Белый, не колеблясь, естественно, стихийно отдался первому порыву. Подчинился чему-то, что было сильнее его самого.

Лишь на рассвете влажный мрак, нависший над океаном, начал бледнеть, стал серым и, наконец, побелел, словно пена. Стальные волны тихо плескались, и этот глухой плеск отдавался в тумане металлическим эхом.

Дельфины, вытянувшись цепью, преследовали косяк, маленьких кальмаров, преграждали им дорогу, окружала их, словно стая волков, и жадно глотали.

Испуганные головоногие разбегались во все стороны, затем снова собирались в стаю и бросались вдогонку за успевшими уплыть товарищами.

Неожиданно кальмары остановились, заметались, зашумели. До них донеслось бульканье китов. И не только это. Вода вдруг стала холоднее, менее соленой, и через некоторое время в дымке водяных испарений показались причудливые очертания огромного айсберга, случайно занесенного сюда южным течением. На его серовато-голубых террасах, около темных, проеденных водой пещер, суетились пингвины. Покинув несколько месяцев тому назад свою суровую родину Антарктиду, чтобы переждать пока кончатся зимние вьюги, они колесили по океану на этом ледяном корабле. Учуяв богатую добычу, пингвины попрыгали в воду и, ныряя будто рыбы, устремились к испуганным головоногим.

В суматохе Белый попытался смешаться со своими, но Оскаленный, еще более злой чем раньше, тут же заметил его и понесся ему навстречу, угрожающе щелкая челюстями. За ним последовали и другие самцы, окружили, начали кусать.

Они давно не видели его. Может быть, даже забыли о нем, ведь они забывали так быстро. Сейчас он для них был просто чужой — а значит враг! Он был белый, отличался от них, и они не могли простить ему этого.

Лишь Оскаленный все еще таил в себе смутное воспоминание о тех днях, когда он позорно тащился за своим стадом, изгнанный самцом с такой же как у этого белой кожей. И это неприятное, обидное воспоминание заставляло его яростно скалить зубы, порождало в нем дикую ненависть и злобу.