Александр Карнишин: Вся наша жизнь [Сборник; СИ]

Игорь тоже высказал свое мнение. Он о тренере сказал. И народ тему подхватил. Конечно, судья, он гад, но тренер-то куда смотрел? Что за замены делал, а? В течение дня Игорь принюхивался и откладывал в память изменение запахов. И борщецом тянуло в обед, и апельсиновые нотки, сменившиеся холодными и чуть кислыми яблочными — после. И духота после работы. И опять облако табачное на лестничной площадке — кстати, а кто курит-то? Курящих там он ни разу не видел. Только дым и крепкий запах, заставляющие скорее закрыться в своей квартире. В ванной аккуратно вытащил из кармана добычу, посмотрел на свет.

Увидел, как опять начал уменьшаться на свету кристалл, а резиновый пузырь вдруг вырос, отвердел в руках, напрягся… Игорь отбросил его в ванную. Тут же негромко хлопнуло, и — ой… Он вылетел в коридор, прижимая сорванное с крючка полотенце к носу. А в дверь уже звонят нетерпеливо — наверное, соседи тоже почувствовали тошнотворный запах. Игорь открыл дверь, в которую, оттолкнув его, влетел человек в комбинезоне, сразу убежавший в ванную, откуда раздалось неприятное шипение. Но запах стал исчезать как-то сразу. А за этим, в комбинезоне, зашел другой, в костюме и при галстуке.

— Не учили тебя в детстве не совать нос не в свои дела? — спокойно спросил он, как давний знакомый — знакомого.

— А вы кто, собственно?

— Можно подумать, у тебя никаких теорий по этому поводу нет?

— И что теперь? — теории у Игоря были, но очень уж не понравился ему тон.

— И все, — криво ухмыльнулся незнакомый. — Все теперь. Ты, выходит, слишком много знаешь. Придется тебя — того…

— Чего — того? — не понял Игорь, уже внутренне сжимаясь от накатывающего страха.

— Палыч, блин! — вышел из ванной тот, что в комбинезоне. — Кончай пацана пугать. Не его вина тут.

— А кто пугает? — удивленно повернулся «костюм», а Игорь вдруг подумал, что костюм и галстук он запомнил, а вот лицо — нет.

— Никто его не пугает. Много знает, хорошо нюхает. Сейчас мы ему сделаем предложение, от которого он не сможет отказаться, а завтра — на новую работу. Так? Игорь переводил взгляд с одного на другого, ничего не понимая.

— Я спрашиваю — так, что ли? — и «костюм» хлопнул его по плечу.

— А-а-а… А что это было-то?

— Что было, что было… Ну, скажем, ароматерапия была, если тебе название надо какое-то для нашей работы. Что, хочешь сказать, что не действует, что ли? Или как?

— Действует, — ответил Игорь. — Еще как действует!

— Ну, значит, хорошо работаем, раз действует. Теперь и ты — с нами.

— Спустить собак? Прокопий подумал, по привычке собирая бороду в кулак, подергал ее слегка, пропустил волосы сквозь пальцы.

— А он не заразный там? Собаки не околеют после? Нет? Ну, пусти, пусти поразвлечься. А я с балкончика тогда посмотрю, как будет улепетывать голытьба. Приходят под самый вечер, стучат. Каждый день такое. И ведь как выбирают, что ли… Видно же, что забор высокий, дом богатый — чего стучать? Богатство — оно не там, где подают всякому прохожему, а там, где берегут каждую денежку. Каждый кусок хлеба. Стоит, вон, под воротами, ждет чего-то.

— Ату его, ату! Если бы команда была «взять», то собаки повалили бы чужака, прихватили за горло, за руки, и ждали бы, пока подойдет хозяин. А вот «ату» — это радостная команда. Это можно гнать, звонко лая и покусывая не до смерти. Можно резвиться, сшибаясь лохматыми боками, кидаться под ноги убегающему в страхе человеку, потом снова лаять, наскакивая и пугая, чтобы скорее поднимался и бежал, бежал…

Притворно пугаться камня или палки. Отскакивать, взвизгивать, даря надежду, что получилось, отбился, а потом снова — всей кучей, с зубами и горящими глазами… Беги, чудик, беги!

— А-ха-ха! — смеялся в голос Прокопий. — Как они его валяют-то! А он-то, он-то… А-ха-ха! Штаны порвались, смотри! Задом сверкает на всю улицу! Ах, хорошо. Ах, порадовали. Ну, зови обратно, корми защитников. Ха-ха… Молодцы, молодцы, собачары, собаченции. Завтра опять можно будет повеселиться. … Артемий, задыхаясь, остановился на дальнем пригорке, погрозил кулаком высокой крыше богатого дома. Сволочи, а не люди. Его, Артемия Сизского, гнали собаками, как последнего бродягу. И ведь есть нож, да нельзя этих собак ножом. Тогда все село сразу поднимется на чужака — забьют насмерть. А так — вон, порвали штаны, синяков понаставили, изваляли всего в грязи, напугали. Нет, это не люди — это просто собаки какие-то. Из далеких Сиз Артемий ушел в самое время. Как раз после него и закрыли наглухо ворота. Там начался долгий лечебный пост — новую заразу лечили голодом. Голода боялась та чумка, от которой люди полнели, белели и даже синели, а потом прорывалась кровь сквозь истончившуюся кожу, и все. Смерть. Если уж заболел — лекарств никаких не было. А вот поголодать, чтобы не толстеть, чтобы продержаться… Это вот как раз Артемий и предложил герцогу, посмотрев в подвале на клетки с умирающими горожанами. Раз толстеют и лопаются — значит, просто не надо их кормить. А герцог — он-то как раз спокойно закроется в замке и переждет. Подвалы там глубокие, еды хватит надолго. Горожанам же даже полезно попоститься. И вообще говорят, человек неделю спокойно может не есть. Лишь бы вода была.